Волшебный меч Курыкан. Станислав Гольдфарб

начинался высокими глыбами, которые словно кто-то специально поставил одну на другую.

      – Ты поглядь, Ефимий, камни, как караульные, в рядок вытянулись.

      – Есть такое.

      Ефимий уже достал бумагу и стерженьки, которыми его снабдил Леонтий, и стал умелой рукой переносить всё, что увидел. Между каменными колоннами, скальными валунами, расставил деревья. У подножия «караульных» истуканов разбросал здоровенные округлые гальки-лепёшки. Тёмными змеевидными линиями показал урез воды. У подножия – целая стайка кустарников.

      – О-е! Точь-в-точь как наяву, – удивился Михей, поглядев на рисунок. – И где ж ты так наловчился?

      – Гиде-гиде, на бороде, – продолжая рисовать, пробубнил Ефимий. – Отец у меня знатный рисовальщик был. Как назовём, Михей, сие место?

      Михей призадумался. Ему ещё никогда в жизни не доводилось давать имена. Казалось бы, так просто, сколько слов и событий на памяти, ан нет, труднее трудного. Это слово не звучит, другое не соответствует, третье, четвёртое, пятое однобоко…

      – Растерялся, что ли?

      – Есть маленько.

      – Тогда давай вместе рассуждать. Мы думали, что это остров, а оказалось не совсем остров. Куда коса ведёт, разведаем позже. Может, просто Остров? А?

      – Ну чё просто-то, всё-таки имя, навсегда. Я вот думаю, остров этот нас скараулил. Может, назовём остров Караульный?

      – Так сам сказал, с косой вроде и не остров.

      – Тогда так: остров Караульный с косой.

      – Мудрёно так-то, длинновато. Но для почина пусть будет по-твоему – остров Караульная коса! Хотя… чё-т как-то не ложится.

      – Ёшкин-морошкин, на что лечь-то должно?

      – Да на сердце, Михей. Ну чтоб красиво, звучно, приятно на слух!

      – Тогда не знаю. Пусть просто Караульным зовётся!

      – Пусть! А вдруг косу вода растащит, так и совсем в точку имячко.

      На том и порешили. Ефимий большими заглавными буковками пометил на будущей карте – «Остров Караульный».

      – Слышь, старшой, пойдём поближе, к тем вон каменюкам здоровенным. Походим, поглядим на них, сдаётся, тут не только мы малевали.

      Подойдя ближе, оба замерли. Скалы отсекали свет, который издалека мешал разглядеть рисунки – белые и красные линии, которые превращались в лосей и птиц, всадников на лошадях со знамёнами.

      – Ёшка-морошка, – удивлённо прошептал Михей, да так и замер с открытым ртом. Такого он в своей жизни ещё не видал.

      Ефимий тоже впервые столкнулся с наскальными росписями. Они долго молча стояли и рассматривали рисунки, не похожие ни на какие другие виденные ими.

      – Мать честная, это как же они на такую высоту с красками-то забирались, как на скале-то можно рисовать? – наконец заговорил Михей.

      – Не ведаю того, впервые вижу подобное. В монастырях поговаривали о росписях наскальных, но это ли имели в виду или что другое…

      – Гляди, старшой, быки? – Михей ткнул пальцем в верхний угол скалы. – Спаси и помилуй, чё это за мужики с дубьём в руках? Такого днём увидишь – Кондрат хватит, он