Голоса на обочине. Александр Станиславович Малиновский

Не успел он уйти к партизанам, его и призвали на службу немцы.

      Один раз поставили его охранять мост. И придрался немец.

      Не понравилось тому что-то, начал кричать на деда Ивана. И дед горячий был… Влепил ему с маху оплеуху.

      Думали, расстреляют. Нет. Забрали в плен. Отправили в Германию.

      К концу войны, когда уж и надежда пропала на возвращение его, в дом бабушки зашла цыганка.

      – Дай хоть что-нибудь, хозяйка!

      А бабушка моя только-только из леса пришла. За сушняком для печи ходила. Уже осень, рассказывала, наступила. Снег выпал, а она босиком: обувки никакой.

      Набрала вязанку, а тут волки! Цепочкой. И с этой стороны, и с этой… Опустила она вязанку свою на мёрзлую землю. И давай молиться. Молилась неистово. Стояла на одном месте. Никуда! И молилась…

      Прошли волки цепочкой мимо неё, чуть не по босым ногам прямо её. Не тронули!

      Ну вот, бабушка Вера у печки возится, спешит разжечь дрова. Ребятишкам холодно. Отвечает в сердцах откуда нивесть явившейся цыганке:

      – Что я тебе дам? Одни ребятишки, видишь, в доме. И муж в плену. Жив ли, не ведаю…

      Посмотрела на неё внимательно цыганка и говорит:

      – А стакан воды дашь?

      Подала бабушка стакан с водой.

      – Давай теперь две нитки, – молвит цыганка, – гадать буду на твоего мужа. Не утонут нитки в стакане с водой – вернётся твой суженый.

      Положила она крестиком две нитки в стакан с водой. Потрясла им. А нитки-то и не тонут!

      – Ну, вот! Жди своего мужа, – говорит гадалка, – а я пошла своей дорогой. Везучий он у тебя, муж твой. Как и ты сегодня у смерти на краю была…

      Откуда она могла про волков знать? Бабушка никому не рассказывала…

      Сверкнула глазами гадалка и ушла.

* * *

      Не соврала цыганка. Вернулся мой дед из плена.

      Как вернулся? В 46-м только заскочил на минутку в дом и дальше – в Сибирь.

      Когда освободили их американцы, он отказался ехать в Америку. Только на Родину! На Родине-то и отсидел десять лет. Не роптал, знал, что виноват – в плену был, работал у немцев…

      …Как освободился, направили на добычу серы под Самарой, в Алексеевку. Вскоре переехала к нему и моя бабушка с детьми.

      Ивана Адамовича уважали на работе. Он многое умел делать руками. Бабушка говорила:

      – Был он уже лысый, худощав, с четырёхзначным номером на руке, полученным в немецком концлагере.

      В мае семидесятого ловили уголовников, сбежавших из тюрьмы на Кряже. В это время дед ехал из Алексеевки в областной центр. По чистой случайности он забыл взять с собой документы. Ничего с собой не было, кроме лагерного номера на руке. Его арестовали.

      На этот раз он оказался не таким везучим, как в молодости.

      Бабушка, моя мама и я были в это время в Могилёве. Соседи рассказывали, что на третий день после отсутствия он вернулся домой и на глазах у них с буханкой хлеба в одной руке и ключом от входной двери в другой рухнул около порога. Сердце не выдержало.

      Мы приехали, не ведая ни о чём.

      Прямо на похороны.

      «Какие песни тогда были…»

      …Мой