Сердце Охотника. Алена Занковец

дольше одного разговора, если я начну упираться. Мой Волк тоже это понимает.

      – Делай все, как они скажут, моя девочка.

      Я помню. Тогда тебе будет легче меня отыскать, любимый.

      Шагаю вперед. Никита за моей спиной внезапно делает выпад, и Зайцы отпрыгивают в сторону. Кто-то на кого-то падает. Визг. Суматоха.

      – Если вы только тронете ее… Если она хотя бы вернется расстроенной… Вам не жить! – рычит он.

      Зайцы, вжав головы в плечи, отступают.

      У самого порога Никита берет меня под локоть и разворачивает к себе. Целует в губы, медленно проводит по ним пальцем.

      – Я жду тебя, – говорит мой Волк. – Возвращайся поскорее.

      Я едва заметно киваю, хватаю с вешалки куртку и выхожу на улицу.

      Алекс

      Нажимаю на педаль газа. Обгоняю машины. Солнце перед глазами, словно декорация на сцене. Медленно, неумолимо погружает сияющие бока в землю. Кажется, что дорога упирается прямо в него. Но вскоре трасса виляет, и оранжевый шар уже подмигивает мне из-за стволов редкого перелеска.

      Чувствую себя героем кино. Словно все моменты, когда я мог перевести дух, вырезали при монтаже. Потому что последние двое суток – это череда выносящих мозг событий. Побег из Волчьей деревни, ночевка у Зайцев, переход по лесу, глоток воздуха моего дома, встреча с дядей Юрой, письма Дикарки. И это еще не конец. Возможно, это только начало.

      Мой приятель все еще копался в компе Дикарки, когда я тайком вошел в ее комнату. Спальню, пропитанную запахом, от которого у меня всегда сносило крышу.

      Сначала прошелся от окна до двери и обратно, уже глубоко вдыхая знакомый аромат. Такое причудливое смешение порядка и бардака – прямо душа Дикарки в материальном исполнении. Аккуратно задвинутый стул, вешалки в приоткрытом шкафу все повернуты в одну сторону, книги на полке лежат ровной стопочкой. Но пара скомканных в снежок альбомных листов не попала в корзину. Джинсы кое-как брошены на кровать. Хочу расправить листки, посмотреть, что она там наколдовала карандашом, но когда-то один из ее набросков открыл проход в Провал. Так что я только сжимаю и разжимаю кулаки. Лучше переключить внимание на что-то менее опасное.

      Говорят, женщины интуитивно угадывают, где хранится белье в спальне другой женщины. Как оказалось, некоторые мужчины тоже. Верхний ящик комода. Смотрю на груду полупрозрачных тряпок, как на картину экспрессиониста. Ни черта я в Дикарке не понимаю. И обычные хлопковые трусики, и кружевной лифчик – натягиваю его на кулак – все валяется вперемешку. Так и хочется вывалить всю эту кучу на кровать и разложить по стопочкам.

      Я бы хотел видеть на ней вот это, черное. Выкладываю на покрывале комплект. Лифчик с прозрачными чашечками и такими же прозрачными трусиками в тонкую атласную полоску. И, конечно, чулки на подвязках. Чулки придется придумывать.

      Дядя Юра говорил, что Вера постриглась. Но это же моя фантазия, и в этой фантазии Дикарка по-прежнему стягивает волосы в узел. Только для того, чтобы, не ощущая моего присутствия – или, наоборот, ощущая его, – медленно распустить этот узел шпильку