Без права на надежду. Настасья Похлебаева

нормально, Борис.

      – А… Как давно было?

      – Из клетки меня вытащили в 1183 году нашей эры. Что было до этого, знаю лишь, по историям, рассказам и слухам, не более.

      Глаза парня округлились ещё больше. Он потерял дар речи.

      – Кто она? Та женщина, что тебя растила?

      – Её звали Груша.

      Имя мне ничего не сказало.

      – Расскажи, в мельчайших подробностях.

      – Если ты ничего не помнишь, то, как тогда мой рассказ поможет мне?

      – Я не одна, – просто ответила я. – Есть те, кто помнит намного больше. К тому же ты не выглядишь таким уж старым, что бы история шла в тысячных годах. Я не уверена, что я та, кого ты искал, но попробую помочь.

      Парень, погрузившись в свои мысли, тихо начал рассказ:

      – Рядом с домом росла слива, сильный осенний ветер сорвал последний лист с дерева. Кружась, жёлтый лист, упал к моим босым ногам. Я занёс дрова в дом и принялся разводить огонь, но сырые поленья плохо поддавались розжигу, я пытался раздуть огонь, подложив побольше лучины. Еле передвигая ногами, матушка подошла ко мне и села на пол, облокотившись о холодную печь и тихонько сказала: – «Сынок, слушай, должна тебе кое-что рассказать». Она замялась, было видно, что каждое слово даётся ей с большим трудом. Она продолжила, тщательно подбирая слова:» – Я жила в поселение, на Севере. Меня позвали на роды одной молодой жены, которая была очень плоха. Она с большим трудом родила ребёнка и сразу второго. Второй мальчик не закричал, как должно было быть, и я подумала, что это мой шанс, тогда я схватила малыша и убежала с ним. Благо никто не слышал твоего позднего крика. Вернувшись, я сказала остальным, кто помогал с родами, что малыш погиб. Роженица расстроится и так еле жива, а так не будет знать – ей лучше. Тем же вечером я ушла из города, поселилась, недалеко, где и растила тебя всю жизнь, как родного сына».

      Борис замолчал. Он поправил свои волосы, запачкав их кровью парнокопытного, потом тихо продолжил:

      – Я спросил кто мои настоящие родители, – парень глубоко вздохнул и почесал нос тыльной стороной ладони. – Она сухими потрескавшимися губами прошептала, что не знает. Возможно, эту информацию может знать старый оборотень, что весь покрыт шрамами.

      Борис поник головой, загрустил.

      – Она ещё что-то говорила? – осторожно спросила я и принялась вытирать стол. Собеседник покачал головой.

      – Она хотела… сказать что-то ещё, но не успела. Скончалась.

      – Оу, прости. Соболезную.

      – Ничего, Илария. Это было давно. Я смерился.

      – В каком году это было?

      Борис посмотрел на меня.

      – В 1609 году.

      – Чего? – я выронила тряпку.

      Теперь настало моё время удивляться.

      – В 1609 году, – повторил тот.

      Я смотрела на Бориса с нескрываемым удивлением.

      – Я думала тебе лет семнадцать, но уж точно не ожидала, что 409.

      – Нет, – спокойно сказал он. – Я родился 15 декабря в 906 году.

      Потеряв дар речи, я только выгнула дугой бровь.

      – Матушка