Нити магии. Эмили Бейн Мерфи

ему через плечо и спросила, что за точки и черточки он разглядывает, и он терпеливо показывал мне, как с их помощью можно записать мое имя. В итоге это стало игрой, нашим способом общения: мы оставляли друг другу короткие сообщения на пыли, скопившейся на подоконнике, или на инее, покрывавшем оконное стекло. А потом, после смерти отца, я передала Еве то, чему он меня научил.

      – Зачем мне оставлять для тебя секретные послания? – смеется Ева и тоже сует пальцы в кармашек. – Я спрячу здесь кусочек торта Дорит, чтобы ты тоже могла его попробовать.

      – Видишь ли, – осторожно говорю я, – теперь все по-другому, Ева.

      – Что ты имеешь в виду? – спрашивает она, укладывая платье на крышку своего сундука.

      – Наш статус изменился. Вероятно, с твоей стороны будет не очень правильно… так открыто приятельствовать с прислугой. – Я делаю паузу. – Со мной.

      Ее глаза озаряются пониманием:

      – Я не стыжусь дружбы с тобой, Марит.

      – Знаю. Но так будет лучше. Это все равно что игра, – беспечно говорю я с улыбкой и беру ее за руку. – Посылай мне записки, а я буду писать тебе в ответ.

      Выпустив Евину руку, я разглядываю обстановку ее комнаты; стены уже расписаны розовыми розами и изображениями балерин. Невероятно, но некоторые из этих балерин даже похожи на Еву. Я любуюсь ими в лунном свете, и мое сердце сжимается.

      Сказать правду сейчас – значит, признаться в двух очень важных вещах: во-первых, что я столько лет лгала ей, а во-вторых, что я каждый день, проведенный в имении Вестергардов, рискую умереть от Фирна. И то, и другое разозлит и огорчит Еву.

      Зная, насколько она своевольна и умна, предполагаю, что ей может прийти в голову выкинуть какой-нибудь трюк: например, обвинить меня в краже и добиться моего увольнения ради того, чтобы спасти мою жизнь.

      Отворачиваюсь, понимая, что мне не хватит духу. «Нет, – решаю для себя, – я не стану пока говорить ей о магии. Еще не время».

      – Тебе нужно идти, Марит? – спрашивает Ева.

      – Да, – отвечаю ей. Но вместо того чтобы уйти, забираюсь вместе с ней в кровать и устраиваюсь в тепле под стеганым одеялом на гагачьем пуху, вдыхая исходящий от Евы запах пальмового масла и зубного порошка. – Каково оно – жить здесь? – спрашиваю я, придвигаясь ближе к ней.

      Она протяжно вздыхает и подбирает руки и ноги под себя.

      – Это все равно что сначала голодать, а потом съесть так много вкусного, что тебя почти тошнит. Посмотри на всю эту красоту, – она высвобождает руки и проводит ими по атласному верхнему слою одеяла. Ее голос звучит едва слышно. – Иногда я гадаю, почему она выбрала меня. Марит, а что, если окажется, что я не такая, как она хотела? – Ева поворачивается на бок, спиной ко мне, и шепчет в стену: – Может быть, тогда она передумает и отправит меня обратно в «Мельницу». Я почти боюсь радоваться. Как будто вдруг проснусь, и все это исчезнет.

      – Вряд ли такое случится, милая, – обещаю ей. – Возвращать сирот обратно в приют не позволено. – Я касаюсь губами чепца, под которым спрятаны ее