Нити магии. Эмили Бейн Мерфи

тоном произносит:

      – Мне очень жаль, барышня. Я должен задать вам несколько вопросов. Вам и вашей сестре.

      – Пожалуйста, не сегодня, – сдавленным голосом просит Ингрид. – Вам лучше сделать это потом.

      Дверь закрывается за ним с громким стуком, но еще ужаснее звучит щелканье замка, когда Ингрид запирает его. Потому что в этот момент я точно понимаю, что случилось.

      Больше папа не войдет в эту дверь. Он никогда не придет домой.

      Я начинаю плакать еще до того, как она поворачивается, чтобы прочесть письмо мне вслух. Я рыдаю и бью ее кулаками, когда она произносит эти слова.

      «Несчастный случай в шахте…»

      «Обвал…»

      «Погребен под завалами…»

      Мы вместе сидим в кухне еще долгое время после того, как наступает темнота и огонь в очаге угасает. Но Ингрид продолжает сжимать в руках письмо, не выпуская его.

      – Что нам делать? – спрашиваю я, а потом, устав от плача, опускаю голову на чистый деревянный стол. Мое дыхание замедляется. Наверное, она думает, что я уснула.

      – Несчастный случай, – говорит она, словно бы про себя.

      Я открываю глаза и вижу, как она крепче сжимает письмо, сминая его в тонких пальцах. Чернила, которыми написаны ужасные слова, размазываются по ее коже. Она моргает один раз, другой, и ее синие глаза затуманиваются.

      Ее сжатые кулаки похожи на раковины моллюсков, пока магия пульсирует в ее крови.

      Неожиданно чьи-то пальцы сжимают мое плечо.

      – Марит, с тобой все в порядке?

      Я открываю глаза и вижу Лильян, которая стоит на коленях возле моей кровати и трясет меня за плечо.

      – Ты… плакала, – негромко поясняет она.

      – Все в порядке, – отвечаю ей и, плотно закутавшись в одеяло, с неистово бьющимся сердцем отворачиваясь к стене. – Извини, – неловко выговариваю я.

      В окно льется яркий утренний свет, а из кухни поднимается запах кофе; он такой теплый и густой, что я сразу же чувствую голод. Но по мере того, как кошмар бледнеет и выцветает, я плотнее заворачиваюсь в одеяло, совершенно не желая вставать и браниться с Дорит и Броком за остатки завтрака. Лильян, сощурившись, смотрит на меня некоторое время, словно желает удостовериться, что со мной действительно все в порядке, а потом выходит из комнаты и со щелчком прикрывает за собой дверь.

      Я встаю, умываюсь и переодеваюсь в форменное платье, и тут в дверях снова возникает Лильян. Она ставит что-то на мой прикроватный столик: исходящую па́ром чашку с кофе и узелок из салфетки, в котором обнаруживается один-единственный свежевыпеченный ежевичный скон[4].

      – Без стекла, песка и волос, – объявляет она.

      – Спасибо, – отвечаю я, и тепло, окрашенное удивлением, разливается в моей груди.

      – Просто сделай так, чтобы Нина не узнала, – предупреждает Лильян. – В случае чего, съешь салфетку.

      Я застенчиво улыбаюсь ей и откусываю первый кусочек скона. Ежевика все еще теплая.

      Внизу Нина придирчиво осматривает

4

Скон – небольшой хлебец, обычно сдобный.