Вещи, о которых мы не можем рассказать. Келли Риммер

конце лета созрел и был собран очередной урожай, и как нам было велено, мы отдали все до последнего кусочка.

      Обычно эта пора для нас с мамой была напряженной, потому что после сбора урожая мы всегда делали запасы на зиму, но теперь, когда не осталось ничего лишнего, что можно было бы сохранить для себя, наши вечера оказались свободными. Это казалось немного странным, и я с удивлением обнаружила, что скучаю по бесконечным часам маринования и консервирования, которые мы с мамой проводили вместе все предыдущие годы.

      Но однажды я проснулась посреди ночи и была сбита с толку густым запахом сахара, витавшим в воздухе. Я долго смотрела в потолок, гадая, не мерещится ли мне или, возможно, даже снится, но запах не исчезал, и я все больше недоумевала. Я выскользнула из постели, открыла дверь и обнаружила маму, стоявшую у плиты. В гостиной несомненно стоял сильный аромат сахара и клубники. Масляный свет был выключен – комната освещалась только тусклым мерцанием огня через решетку на плите. Мама смотрела в кастрюлю, ее взгляд был отстраненным и задумчивым.

      – Что ты делаешь? – спросила я. Она вышла из оцепенения и уставилась на меня.

      – Чищу кастрюлю, – резко сказала она. – Возвращайся в постель!

      – Я… мама, – залепетала я, у меня внезапно пересохло в горле. Я не отрывалась от котелка над огнем, вдыхая насыщенный запах до тех пор, пока не заставила себя подтвердить очевидное: – Это ведь варенье, мама. Я вижу, ты готовишь варенье.

      Мама снова посмотрела на кастрюлю, еще немного помешала содержимое, а затем повернулась ко мне с вызовом во взгляде.

      – Конечно же, это не варенье, – ответила она. Она подняла ложку, и я увидела, как с нее капает сироп. Образовалась капля, упала, за ней еще одна, но мама оставалась совершенно безмолвной, потянулись долгие мгновения, пока я смотрела на ложку, а мама – на меня. Моя сонливость прошла, я проглотила внезапный комок в горле и заставила себя снова взглянуть на маму. Выражение ее глаз было таким напряженным, что я не выдержала и снова перевела взгляд на ложку. В полутемной комнате густой красный сироп выглядел точь-в-точь как кровь. В доме было довольно жарко из-за огня, но меня пробил озноб.

      Мама опустила ложку обратно в варево, помешивая его, уставилась в кастрюлю и пробормотала:

      – Если бы тут было варенье, это означало бы, что я скрываю продукты, и если бы меня поймали за таким занятием, меня бы казнили. Они бы застрелили меня, или повесили, или забили до смерти. – Она выдержала еще одну долгую паузу, и для меня это молчание было наполнено явным ужасом перед очевидностью ее заявления. – Ты считаешь, я стала бы когда-нибудь так глупо рисковать?