Сиротская Ойкумена. Игорь Старцев

– клоуны из Уайт Лайф, то есть, Лайн – все заставляют людей сканворды решать. Нашими же убедительно доказано: известная русская игра «Балда» работает куда лучше. Она тщательнее цепляет самые древние пласты памяти и сопоставляет их со свежим опытом. Ассоциативные цепочки! Ты по букве слова дописываешь, личность пропечатывается в компе – хоть на ВДНХ отсылай. Одна лишь засада – компьютер у меня не особо мощный, потому матрица будет готова через минут сорок пять. Умеешь хоть в балду-то играть?

      – Еще бы. А разве по этой копии нельзя будет меня нового воссоздать? – спросил Постников.

      Его вопрос, похоже, искренне развеселил Холодного Доктора.

      – Думаешь, ты самый умный? Это в первую голову попробовали – да только с тех пор зареклись. Говорят, душа все же существует, и копировать себя не дает… Ты садись давай. Имена существительные нарицательные прописывай!

      Кресло-ветеран жалобно взвизгнуло и осело, когда Постников поместился в нем. Серый отточенными движениями циркового иллюзиониста застегнул на его затылке круг с какими-то леденящими точками и сунул в руки Постникову планшет для письма с листком бумаги формата А4 и авторучку. На странице уже имелась начертанная докторским почерком фигура – квадрат пять на пять клеток, в средней горизонтали которого было выведено большими буквами слово «БАЛДА». Постников вздохнул и приписал над второй буквой «А» букву «Н». Получалось новое слово «АЛДАН» – это был старый трюк начала игры, известный всякому с детства.

      За его спиной деловито зашелестел кулер ноутбука.

      – Черт его знает, что оно значит, – бормотал Недополз, скрючившись креветкой у экрана. – Мухлевать вздумал, что ли?

      – «Алдан» – это от эвенкийского, означает «рыбная река».

      – Да уж вижу, – отозвался доктор, радостно потирая руки, – эх, пошла эвенкийская руда!

      Переулок Прудный, дом номер один обнаружился проще некуда. Тем более что дом оказался в этом переулке вообще один. Состоял переулок лишь из деревянного особняка купеческой постройки и длинного дощатого забора. Спору нет, грязновато было в городе, а про асфальт в этой части города, наверно, слышали разве что в новостях. Постников ловко перемахнул через монументальную лужу и завернул за угол бревенчатого дома. Переулок упирался в берег пруда, изобилующего ряской яркой, как неон. Дом был какой-то неопрятный, и если говорить прямо, то все это становилось похоже на вокзальную разводку с певучими приговорками о соколиках с итоговой пропажей денег и наручных часов.

      Постников налег на мощную купеческую дверь, и сразу же уткнулся носом в бездонную портьеру. Ее старый зеленый плюш уже не мог вместить пыли больше, чем вобрал за свой век, и теперь делился ею от всей души. Кроме пыли, портьера источала ни с чем не сравнимый запах дворца культуры брежневской поры и школьной самодеятельности. Чувствуя нестерпимый зуд в носу и позыв к чиханию, вошедший переступил через порог. Внутри стоял кромешный сумрак, и глаза не сразу приноровились к нему.