А зори здесь тихие… Завтра была война. Аты-баты, шли солдаты. Борис Васильев

боевой готовности. Ну? Забыла, как учил?

      Сразу заулыбалась. И глазки живые стали.

      – Нет, не забыла!

      Кряк, конечно, никакой не получился, баловство одно. Как в театре. Но и головной дозор, и замыкающее звено все-таки сообразили, что к чему, – подтянулись. А Осянина просто бегом примчалась, и винтовка в руке.

      – Что случилось?

      – Коли б что случилось, так вас бы уже архангелы на том свете встречали, – выговорил ей комендант. – Растопалась, понимаешь, как телушка. И хвост трубой.

      Обиделась, аж вспыхнула вся, как заря майская. А как иначе: учить-то надо.

      – Устали?

      – Еще чего!

      Рыжая выпалила: за Осянину расстроилась – ясное дело.

      – Вот и хорошо, – миролюбиво сказал Федот Евграфыч. – Что в пути заметили? По порядку. Младший сержант Осянина.

      – Вроде ничего… – Рита замялась. – Ветка на повороте сломана была.

      – Молодец, верно. Ну, замыкающие. Боец Комелькова!

      – Ничего не заметила, все в порядке.

      – С кустов роса сбита, – торопливо сказала вдруг Лиза Бричкина. – Справа еще держится, а слева от дороги сбита.

      – Вот глаз! – довольно сказал старшина. – Молодец, красноармеец Бричкина! А еще было на дороге два следа. От немецкого резинового ботинка, что ихние десантники носят. По носкам ежели судить, то держат они вокруг болота. И пусть себе держат, потому что мы болото это возьмем напрямки. Сейчас пятнадцать минут покурить можно, оправиться…

      Хихикнули, будто он глупость какую сказал. А это команда такая, в уставе она записана. Васков нахмурился.

      – Не реготать! И не разбегаться. Всё!..

      Показал, куда вещмешки сложить, куда скатки, куда винтовки составить, и распустил свое воинство. Враз все в кусты шмыгнули, как мыши.

      Старшина достал топорик, вырубил в сухостое шесть добрых слег и только после этого закурил, присев у вещей. Вскоре все тут собрались, шушукались, переглядывались.

      – Сейчас внимательнее надо быть, – сказал комендант. – Я первым пойду, а вы гуртом за мной, но след в след. Тут слева-справа трясины – маму позвать не успеете. Каждая слегу возьмет и, прежде чем ногу поставить, слегой дрыгву пусть пробует. Вопросы есть?

      Промолчали на этот раз. Рыжая только головой дернула, но воздержалась. Старшина встал, затоптал во мху окурок.

      – Ну, у кого силы много?

      – А чего? – неуверенно спросила Лиза Бричкина.

      – Боец Бричкина понесет вещмешок переводчицы.

      – Зачем?.. – пискнула Гурвич.

      – А затем, что не спрашивают!.. Комелькова!

      – Я.

      – Взять мешок у красноармейца Четвертак.

      – Давай, Четвертачок, заодно и винтовочку…

      – Разговорчики! Делать, что велят. Личное оружие каждый несет сам…

      Кричал и расстраивался: не так, не так надо! Разве горлом сознательности добьешься? До кондрашки доораться можно, а дела от этого не прибудет. Однако разговаривать стали больно. Щебетать. А щебет военному человеку – штык в печенку. Это уж так точно…

      – Повторяю, значит, чтоб без ошибки.