Второй потоп. Гарретт Патмен Сервисс

и вполовину не такое большое, как хотелось бы, – последовал ответ. – Врачи – соль земли. Мое сердце разрывается от того, что мне приходится оставлять без внимания так много людей, ценность которых я знаю.

      – И только один адвокат! – продолжал Джозеф. – Это любопытно.

      – Ни в малейшей степени не любопытно. Вы думаете, я хочу распространять семена судебных разбирательств в возрожденном мире? Запишите имя председателя Верховного суда Соединенных Штатов Гуда. Он увидит, что справедливость восторжествует.

      – И только шесть писателей, – продолжил Смит.

      – И это, вероятно, слишком много, – сказал Космо. – Запишите под этим заголовком Питера Инксона, которого я найму для записи последних сцен на тонущей земле; Джеймса Генри Блэквитта, который расскажет историю путешествия; Жюля Буржуа, который может описать персоналии пассажиров; Серджиуса Наришкоффа, который изучит их психологию; и Николао Людольфо, чье описание ковчега станет бесценным историческим документом через тысячу лет.

      – Но вы не включили ни одного поэта, – заметил Смит.

      – В этом нет необходимости, – ответил Космо. – Каждый человек в глубине души поэт.

      – И никаких романистов, – настаивал секретарь.

      – Они вырастут гуще, чем сорняки, прежде чем вода спадет наполовину – по крайней мере, они появятся, если я впущу одного на борт ковчега.

      – Редакторы – два?

      – Это верно. И два, пожалуй, слишком много. Я возьму Джинкса из "Громовержца" и Вола из "Совы".

      – Но оба они упорно называли тебя идиотом.

      – По этой причине я хочу их. Ни один мир не смог бы обойтись без настоящих идиотов.

      – Я несколько удивлен следующей записью, если вы позволите мне рассказать об этом, – сказал Джозеф Смит. – Здесь у вас есть сорок два места, зарезервированных для актеров.

      – Это означает двадцать восемь взрослых и, вероятно, несколько подростков, которые смогут принять участие, – ответил Космо, потирая руки с довольной улыбкой. – Я взял столько актеров, сколько добросовестно мог, не только из-за их будущей ценности, но и потому, что они сделают больше, чем кто-либо другой, чтобы поддержать дух всех в ковчеге. Я прикажу установить сцену в самом большом салоне.

      Джозеф Смит нахмурился, но промолчал. Затем, снова взглянув на бумагу, он заметил, что нужно позаботиться только об одном философе.

      – Его легко назвать, – сказал Космо. – Kant Jacobi Leergeschwätz.

      – Почему он?

      – Потому что он будет безвредно представлять метафизический род, потому что никто никогда не поймет его.

      – Двенадцать музыкантов?

      – Выбраны по той же причине, что и артисты, – сказал Космо, быстро записывая двенадцать имен, потому что их было нелегко произнести, и передавая их Смиту, который должным образом их переписал.

      Когда это было сделано, Космо сам назвал следующую категорию – "гении-теоретики".

      – Я имею в виду под этим, – продолжил он, – не дельцов с Уолл-стрит,