В ожидании Красной Армии. Василий Павлович Щепетнев

опять посмотрел на крепыша, спрашивая.

      Они шли по полутемным коридорам, спускаясь в цокольный этаж, а оттуда, отомкнув кованную дверь, совсем уже в подземелье, глубоко, тридцать две ступени. Воздух не затхлый, сухой, умели раньше строить, место выбирали.

      Ход привел к новой двери.

      – Опечатано, – сторож показал на сургучные бирки. Бритоголовый молча сорвал их. Сторож лихорадочно искал ключ, страшась, что не окажется такого. Или замок заест.

      Страхи оказались пустыми – дверь раскрылась. Они прошли на порог комнаты, нет, зала. Десятисвечевая лампа едва разгоняла мрак.

      – Здесь, здесь, – засуетился директор. – Семьсот четвертый, тунгусский, он наклонился к ящикам, сколоченным из занозистых досок. – Вот, вот он.

      Парни, сопровождавшие директора, вытащили ящик на свет, топором с пожарной стены сорвали крышку. Число семьсот четыре, выведенное на боку коричневой краской странно выгорело. В темноте-то?

      – Сейчас, минуточку, – директор вытащил серый тюк, – свинцовая резина, – он разворачивал ткань слой за слоем. – Видите?

      – Заверни, – прикрикнул, отступая, старший. Сторож и не разглядел толком, что это было. Темное, шершавое…

      – Он, феникс, безопасен, пока… Чтобы это проснулось, нужна подкормка. Радий, или еще что-нибудь… Питательное…– сбивчиво объяснял директор, пытаясь заглянуть бритоголовому в лицо.

      – Питание готово. Ждет. Несите в машину, – распорядился старший.

      – Нужно бы акт составить, об изъятии, – в спину уходящим проговорил сторож.

      – Завтра составим, завтра, – отмахнулся крепыш.

      – Но…

      – И смотрите – никому не слова!

      – Я понимаю… Слушаюсь…

      Его не дожидались, и когда сторож запер последнюю дверь,

      "воронок" съезжал со двора.

      – Никому! – пригрозили из кабинки.

      Что мы, совсем без ума. Сторож вернулся на пост. Чай основательно остыл, но в горле пересохло, и греть наново не было сил. Старый чай, что змея, утешая, жалит. Восточная мудрость.

      Он отхлебнул. Действительно, чай оказался горьким, он успел еще подумать удивительно горьким....

      * * *

      Стук в окошко негромкий, но пробирает, что набат. Кровать еще звенела панцирной сеткой, а я наощупь продевал руки в рукава халата, хрустящего, жесткого. Сам крахмалил. За таким стуком бывает всякое. Что хочешь бывает, и, особенно, чего не хочешь. От занывшего не ко времени зуба до синего, остывающего трупа: "тятенька вчерась городской водки откушали…" . Хотя, ели не для проверяющих, деревенские меня не особенно теребили, я для них был чем-то вроде ОСВОДа, заплатил понуждаемо взнос, получил марку, наклеил куда-то и забыл.

      Вместо марки был доктор Денисов П.И., невелика разница, разве без клея.

      С поспешностью я откинул крюк, выглянул.

      Разлетелся.

      На пороге стоял учитель.

      – Хлебушко приехал, – поприветствовал он меня. Душа-человек. Пестун. Другой бы сам отоварился и будет, а он за мнойзашел. Заботится.

      Пока я снимал халат, вешал его на плечики в шкаф и облачался