Поцскриптам. Паша Киста

периодически играть красиво и побеждать, но какой в этом толк если нет никаких успехов по итогу? Какой в этом толк, если проёбы это перекрывают? Игра этой команды олицетворяет мою игру в жизнь.

      Я сижу на бетоне возле заброшенной школы и вдыхаю дым от сожжённой поники. Со мной мои близкие люди. Мы находимся в деревне, где проводили время в детстве. Раньше мы строили шалаши, играли во всякие игры, а теперь мы бухаем и курим траву. Село умирает под поглощающими деревьями и кустами, а мы убиваемся другой растительностью.

      Интересно, накроет ли Шурочку в этот раз? Обычно эффект от травы тщательно избегает её сознание, в отличие от остальных. Ксюха начинает угарать и нести всякую интересную хуйню. Самое то, для такого состояния. Влад очень эмоционально выпадает, от этого тоже хочется взрываться. Паша играет со словами, коверкая их. Мы смеёмся, но я начинаю оглядываться по сторонам. Это происходит невольно. По развитию эффектов растет и паранойя. Мне кажется, мы слишком мало смеёмся.

      Шла речь про то, что мы все родственники, а я решила сказать Паше и Ксюше, что они же никто (в плане родства). Паша стал выпадать, говоря, что я называю их с Ксюшей никем по жизни. А вдруг это не шутка? Вдруг они внатуре подумают, что я так считаю? Я начала зачем-то оправдываться, но их смех заполнял пространство. Я говорю, что они не понимают меня, а они говорят, что понимают. Что происходит? Мне задают какой-то вопрос, а я спрашиваю: «Куда?». Снова смех. Видимо, это не уместный вопрос. А что я ответила? Я ничего не понимаю. По-моему музыка играет слишком громко. АХАХАХАХААХАХАХАХАХХАХ КСЮША СКАЗАЛА, ЧТО БОИТСЯ, ЧТО ЖАБА ЕЙ ЗАЛЕЗЕТ В ЖОПУ. АХАХАХААХАХХА. Мне кажется, мы слишком мало смеёмся! Эта бутылка пива бесконечная. Нам нужно её допить, чтобы кинуть в часть ступеньки, которую загораживают ветки кустов, потому что там прячется эта жаба. Ксюха постоянно светит в это место в надежде распознать эту тварь.

      Там кто-то идёт! Или нет… Нет, глухо. А что происходит? Я как будто вся ватная. Музыка играет громко, но колонка подсвечивается крайне пиздато. Меня дико мажет от этого. Хочется спать.

      Я всегда испытываю тревогу, когда куда-либо еду, но у меня абсолютно не бывает паники. Когда останавливается поезд метро в туннеле, я начинаю думать, что сейчас может произойти несчастный случай. Или же когда едешь в лифте и слышишь, как скрипят механизмы, поднимающие его. Приходят мысли о том, что ты щас размажешься о дно подвала. Ещё когда едешь с кем-то в машине, и водитель выезжает на встречку для обгона. Это всё – сейчас будет авария. Повторюсь, никакой паники, я думаю об этом так, как будто это уже происходит. Как будто это миллисекунды до происшествия. «Неужели я умру вот так? С одной стороны – это как-то неинтересно, а с другой – наконец-то!» – рассуждаю я, представляя, как другой поезд вмазывается в тот, в котором я нахожусь, и кромсает в мясо пассажиров, включая меня. Особенно меня.

      Иногда мне нравятся мысли о смерти в независящих от меня обстоятельствах. Смерть – это облегчение. Это как поссать