Тигровый, черный, золотой. Елена Михалкова

что говорила Изольда мало и редко. Так что воображение очарованных художников дорисовывало за ее молчанием бездны ума и богатства души.

      Восхищение Изольдой разделяли не все. Среди женщин за ней закрепилось оскорбительное прозвище Сардина. Натурщица вряд ли об этом догадывалась. Ее мало что интересовало. Двигалась она с медлительностью улитки. Каждый взмах ее ресниц длился вечность. Вязкий мед, густое молоко, тягучий сироп – вот кто была Изольда, и в сладчайших ее объятиях жаждали погибнуть многие.

      Последние месяцы Изольда позировала Борису Касатому. Он работал над монументальным полотном, в котором, помимо нагой женской фигуры, присутствовали также лошадь, голуби, четыре омара и пеликан. Под его кистью рождался шедевр.

      Причина нападения на Алистратова была проста. Прекрасная Изольда, как заподозрил Касатый, дарила свою благосклонность не только ему, но и Эрнесту. Но с нее-то, бедной, что взять! Как сердиться на родник, к которому может припасть любой? Вообразить немыслимо, чтобы Борис Игнатьевич огрел ундину подносом.

      А вот подлый Геростратов покусился на чужое. За что и был наказан.

      – Ах, если бы Вера Степановна осталась… – мечтательно протянула Кулешова в завершение своего рассказа. – Она бы его оскопила прилюдно.

      Бабкин и не подозревал такую кровожадность в кроткой музейной мыши.

      – В итоге народ после этой ссоры разбрелся кто куда, – закончил он пересказ. – Группа художников во главе с Борисом Касатым уехала к некоему Ломовцеву…

      – Тимофей Ломовцев, – кивнул Макар. – Я это имя уже слышал.

      – …А остальные разошлись. У Ломовцева собрались… – Он достал блокнот. – Майя Куприянова, Наталья Голубцова, Борис Касатый и Павел Ульяшин. Ну, и сам Ломовцев.

      – И эти пятеро мне очень интересны, – сказал Макар.

      Глава 2

      – У тебя нос, что ли, увеличился? – озабоченно спросил Алик и прихватил ее переносицу двумя пальцами.

      Анаит вздрогнула и дернулась.

      – Ты что? Больно!

      За соседним столиком засмеялись подростки – над ней или о чем-то своем, Анаит не поняла, но почувствовала, что к щекам приливает жар. Она с детства легко краснела.

      – Дыши глубже! – Алик рассмеялся и помахал перед ее лицом расслабленной кистью, нагоняя воздух, будто веером. – Не комплексуй. Я в том смысле – чего нос повесила?

      Анаит отодвинула тарелку с салатом:

      – Бурмистров возвращается завтра утром…

      – Ну и что? – с набитым ртом спросил Алик.

      Официант поставил перед Анаит чашку кофе. Она отпила и поморщилась: теплый, не горячий.

      – Ему нужен результат. А мне нечего предъявить.

      – Ну, ты сделала, что он требовал, – возразил Алик. – Не самой же тебе разыскивать его картины?

      – Прошло уже два дня. Он потребует каких-то новостей, отчета о том, чего они добились. Я позвонила утром в детективное агентство, но от меня отделываются общими фразами…

      Алик пожал плечами:

      – Вот это ему и скажешь.