Если б не было тебя. Инга Максимовская

записывает мой номер на клочке салфетки, как наверное делал миллионы раз с кучей западающих на него девиц. От обиды по телу бегут мурашки. Но что поделать, это его жизнь, в которой еще не было меня. И это надо принять.

      – Ты здесь живешь? – спрашивает Женька, рассматривая прекрасный старинный дом, возле которого я замираю.

      – Да, – лгу я. Не показывать же ему покосившийся барак, где я сейчас обитаю. Это временно. Теперь я точно знаю – все будет хорошо. Я знаю. И его прощальный поцелуй меня разбивает на молекулы. А потом он уходит, убедившись, что я зашла в темный, пахнущий стариной подъезд. На моё счастье домофона в нем нет. Мне чертовски везет. Выжидаю, пока он уйдет. И сползаю по каменной стене на грязный пол, сотрясаясь в рыданиях.

      Мы все носим маски. Скрываем за ними боль. Отчаяние, страх, черные души. Было бы страшно жить, без возможности лепить на лица карнавальные морды. Он другой – не такой, как я. И это нас делает идеальной парой. Женька, Женечка, Евгений.

      Глава 3

День пятый (нескончаемый)

      Ужин кажется бесконечным. Я не хочу есть, только сижу и пялюсь на жующую сестру. И наконец чувствую себя оживающим. Приходящим в себя. Я ее потрогал, и даже щипнул по детской привычке, за обезжиренный бок. Лилька теплая и настоящая. Но другая. И это дурацкое каштановое каре на ее голове, совсем ей не идет. В последний раз, когда я видел сестру, на ее ненормальной черепушке красовался цветастый колючий «ежик», и кожаные штаны обтягивали тощую задницу, а не этот пижонский брючный костюм. Словно Лилек только что сбежала с какого-то чопорного тупого приема, а не приехала в гости к родителям прямо из дома.

      – Что смотришь, ведроголовый? – смеется сестра. Мама награждает ее сердитым взглядом. Металлическая пластина в моей голове табу – не повод для насмешек. Успеваю заметить улыбку, скользнувшую по отцовым губам. Хорошо, что ее не видит мама, иначе бы был скандал. Она мастер по выращиванию «огромных слонов» из «маленьких мушек». А мне тоже смешно, кстати. У Лильки язык такой острый, что можно порезаться. Господи. Скорее бы закончилась эта мука. Скорее бы уже заполучить Лильку в свое безраздельное пользование. Я знаю, она поймет меня. Всегда понимала. Я уверен, она сможет вспомнить Леру, сможет объяснить мне, что происходит.

      – Я устал, – выдыхаю я, отставляя от себя тарелку с измученным капустным листом. С чего мама взяла, что я люблю голубцы? Чертов полезный овощ похож на распухшую от жирного бульона тряпку. Тошнота подскакивает к горлу. – Лиль, ты зайди ко мне потом. Я поговорить с тобой хочу. Зайдешь?

      – Вот еще, – хмыкает сестра, – потом. Сейчас пойдем. И не надо на меня так смотреть, – поворачивает Лилька лицо к маме, притворно хмуря крашеные бровки. Мне кажется, что она едва сдерживается, чтобы не прыснуть своим колокольчатым смехом. Она всегда побеждала. Всегда и во всем. Только она могла переиграть рассерженную мать в гляделки. Я пасовал сразу.

      Тетрадь лежит на месте. Я это отмечаю сразу, едва войдя в свою комнату. Верхний свет не включаю, от него у меня страшно болят глаза и голова. Только старый торшер в матерчатом абажуре