раздевалки перед большим деревянным чурбаном, как палач возле плахи, и размашисто рубит на нём наши гражданские вещи – телогрейки, штаны, рубахи – всё, что не вошло в посылки, отправляемые нашим родителям. Грубо, безжалостно, по-живому обрубает пуповину, последние швартовы, ещё соединяющие нас с прошлой жизнью, чтобы ни у кого не осталось в башке соблазна туда вернуться. У него, видать, ничего не пропадает – всё идёт на ветошь в гараж автобронетехники. Хозяйственный мужик! А для каждого из нас на скамейках уже приготовлено новенькое обмундирование: защитного цвета гимнастёрка с зелёными петлицами, брюки-галифе с завязками внизу, широкий ремень с латунной бляхой, комплект зимнего и летнего нательного белья, два вафельных полотенца, зимние и летние портянки, солдатские рукавицы, котелок, вещмешок; перед скамейками ровными рядами стоят кирзовые сапоги, на вешалках висят шинели с такими же, как на гимнастёрках, зелёными петлицами; над ними на полках лежат серые цигейковые шапки с жёлтыми кокардами и зелёные фуражки с тёмно-синими околышами. Полагается ещё и парадная форма, которую мы получим позже, через полгода, по окончании «учебки». Вот это да! Не верится: неужели всё это наше? Осторожно трогаем вещи, рассматриваем. Не торопясь, как инопланетяне, привыкающие к своей новой одежде, одеваемся, и только после этого начинаем понимать, что отныне мы – пограничники, и всё теперь будет по-другому, наша прежняя беспечная, беззаботная, бестолковая жизнь осталась где-то там, на «гражданке», по ту сторону привычных представлений, безвозвратно растворилась в прошлом, а новая – суровая, упорядоченная – начнётся с чистого листа и будет расписана на два года вперёд.
Знать бы тогда, что для некоторых из нас Провидением уже было уготовано иное расписание!..
Наше подразделение именуется учебная застава, коротко – учебка. В длинной приземистой казарме в два яруса стоят кровати и тумбочки, вдоль стены – шкафы с оружием, подсумками для магазинов с патронами, сапёрными лопатками, касками и противогазами. Над входной дверью – большая красная тревожная лампа, мигающая по команде «Тревога!». В противоположной от входа стене – ещё две двери: в каптёрку старшины заставы и в пропахшую крепким стоялым по́том сушилку с валенками и овчинными полушубками. Сержанты, командиры отделений, показали каждому его кровать и тумбочку, куда мы сложили привезённые с собой мыло, зубную, одёжную и обувную щётки, кружку, ложку, бритву, почтовые конверты, остатки дорожной еды и прочее личное имущество, половину из которого после придирчивого осмотра старшина приказал выбросить, проворчав: «Не положено. Чего не хватит – купите с получки в солдатском ларьке». А «получка» (жалованье, денежное довольствие) у рядового богатая! Аж целых три рубля плюс восемьдесят копеек на сигареты в месяц. Поневоле закуришь!
Звучит команда «Стройся!» Всё. Воинская служба началась.
Шло время, которое мы с Борисом не замечали, осваивая азы пограничной службы: следопытство,
