Оно. Стивен Кинг

весили они фунтов по сто. Он чувствовал на спине ее пухлые, розовые руки, ощупывающие, поглаживающие, тянущие назад с беспомощным желанием, а не с реальной силой. Она старалась совратить его сладкими слезами тревоги, старалась вернуть.

      «Я не смогу!» – в отчаянии подумал он. Астма разыгралась круто, с самого детства не было у него такого приступа. Он потянулся к дверной ручке, но она ускользала от него, ускользала в черноту дальнего космоса.

      – Если ты останешься, я испеку тебе кофейный торт со сметаной, – лепетала Майра. – Мы поджарим попкорн… Я приготовлю твой любимый обед с индейкой… Если хочешь, приготовлю утром, на завтрак… Я начну прямо сейчас… потушу гусиные потроха… Эдди, пожалуйста, я боюсь, ты так пугаешь меня!

      Она схватила его за воротник и потянула назад, как здоровяк-коп хватает подозрительного типа, который пытается удрать. В последнем, тающем усилии Эдди продолжал рваться к двери… и когда силы окончательно иссякли, как и воля к сопротивлению, он почувствовал, что ее пальцы разжались.

      Еще один жалостливый вопль вырвался из груди Майры.

      Но Эдди уже ухватился за ручку – благословенно прохладную ручку! Открыл дверь и увидел ждущее у дома такси, посланца из мира здравомыслия. Вечер выдался ясным. В небе сияли яркие звезды.

      Он повернулся к Майре, в груди клокотало и свистело.

      – Тебе надо понять, это совсем не то, что мне хотелось бы делать. Если б у меня был шанс… хоть малейший шанс… я бы не поехал. Пожалуйста, пойми это, Марти. Я уезжаю, но я вернусь.

      Ох, это прозвучало, как ложь.

      – Когда? Как долго тебя не будет?

      – Неделю. Может, дней десять. Конечно же, не дольше.

      – Неделю! – прокричала она, схватившись за грудь, как примадонна в плохой опере. – Неделю! Десять дней! Пожалуйста, Эдди! Пожа-а-а-а-а…

      – Марти, прекрати. Договорились? Просто прекрати.

      И каким-то чудом она прекратила: закрыла рот и просто стояла, глядя на Эдди влажными, обиженными глазами, не сердясь, только в ужасе за него и за себя. И, возможно, впервые за годы их знакомства, он почувствовал, что может любить ее без опаски. Потому что она отпускала его? Пожалуй, что да. Нет… «пожалуй» он мог и опустить. Он знал, что да. Уже чувствовал, будто смотрит в телескоп не с того конца.

      Так что, возможно, все было хорошо. И что он под этим понимал? Вывод, что может любить ее? Что может любить ее, пусть она и выглядит, как его мать в более молодые годы, пусть даже она ела печенье в кровати, когда смотрела «Хардкастл», Маккормика или «Фалькон крест», и крошки всегда попадали на его сторону, пусть даже она не умна, и пусть даже забывала про его лекарства в шкафчике-аптечке, потому что свои хранила в холодильнике?

      А может быть…

      Могло быть так, что…

      Все эти другие идеи он рассматривал так или иначе, с одной стороны или с другой, по ходу своих туго сплетенных жизней сына, любовника, мужа; теперь же, когда он покидал дом, как ему казалось, действительно в последний раз, новая мысль сверкнула в голове, и озарение прошлось по нему, как крыло какой-то