Хмурый город. Ненастье для Насти. Ирина Валерьевна Дынина

на третий этаж и все.

      Можно будет распотрошить свою находку.

      Потрошить останки колдуна Зябкин собирался в своей комнате – единственном месте в большой, коммунальной квартире, где он мог рассчитывать на то, что в его вещах никто не станет рыться.

      Коммунальные квартиры, как и саркофаги египтян и мумии колдунов – пережитки старых времен, древних, как дерьмо мамонта.

      Зябкин ненавидел своих соседей – вечно воняющего перегаром дядю Жорика и его толстую, всем недовольную, жену Галину. А были еще и Глеб Геннадьевич, и его дочь Тамара, инвалид первой группы тридцати пяти годов от роду, которую тот таскал на коляске и постоянно настаивал на том, что Ромка, как ответственный пионер, должен оказывать помощь одинокому отцу.

      Роман не ощущал себя ни пионером, ни ответственным и потому, вредный Глеб Геннадьевич регулярно подбрасывал под двери ленивому соседскому парню загаженные памперсы своей великовозрастной дочери.

      Вот чью кровь Зябкин не стал бы пить ни за какие коврижки – она вся, как и комната Глеба и Тамарки, наверняка пропиталась дерьмом.

      К огромному удивлению Зябкина мать не спала. Она вяло покачивалась из стороны в сторону, сидя на стуле за крохотным кухонным столом, поджимала губы и чему-то радостно лыбилась. Коротко стриженный ежик седых волос, отросших больше положенного, торчал в разные стороны. На губах женщины виднелись остатки яркой губной помады. Шелковое платье, в которое мать наряжалась на праздники, висело на ней, как на вешалке, хотя сегодня, это Рома знал точно, никакого праздника в календаре отмечено не было.

      Впрочем, для кого-то и день взятия Бастилии – праздник.

      Зябкин, на плече которого болтался извлеченный из саркофага, костлявый труп колдуна, завернутый в коврик, набычился – мать дебильно лыбится, значит, стоит ждать неприятностей.

      – Я выхожу замуж. – огорошила она сына. – Ты, рад, мой мальчик?

      Зябкин выпучил глаза – замуж? Кто? Мать? Да кому нужна старая, облезлая, вечно пьяная моль?

      Мгновенная догадка заставила вампира нахмуриться.

      – За Глеба Геннадьевича. – гордо подтвердила его самые худшие предположения, женщина. – Теперь у нас будет самая настоящая семья. У меня появится муж, а у тебя, сыночка, отец и сестра.

      – Дожили. – презрительно скривился Роман. – Раньше дерьмом воняло за дверями, теперь его еще и в мою комнату притащат. Ух и жук этот Глеб – нашел для дочки бесплатную сиделку.

      Хлопнув дверьми в сердцах, Зябкин не расслышал последних слов матери:

      – Ох, что-то, как-то тяжко стало. Замутило, а в кишках будто когтистой лапой провернуло. Наверное, водка паленая была. Зинка-сучка, опять взялась за старое! Ну, я ей с утра покажу, лахудре, как честным людям, за честные деньги дерьмо продавать!

      *

      Чернокнижник пялился на Зябкина пустыми глазами. Жизни в них не было, ни на грош. Роман не унывал – слыхал он, что подобное случается с чародеями в том случае, коли они долгое время в заточении провели, лишенные возможности пользоваться собственным