Атанасы. Тим. А.А.

и перестало нарушать ритм внутреннего бытия. Не зная, что и как произошло, он почувствовал, что гроза исчезла, а возникший морозец охладил раскалённое тело нежным и благотворным объятием. И хотя никто из людей ничего не могли видеть, он всё видел чисто и ясно, как если бы все окружающие предметы источали из себя слабое свечение, чему весьма дивился. Лёжа на спине, он явственно видел застывший дождь, все его ледяные капельки, не достигших поверхности. Краем глаза видел покрытые деревья инеем и дом, с которого также свисали ледяные потоки воды, и уже нисколько не сомневался, что все лужи также замёрзли. И небыло границ его удивлению и изумлению. И если некоторое время назад была адская боль огня и молота, то теперь всё его существо пребывало в непревзойдённом блаженстве. Весь дух мальчика ликовал в нечеловеческой нирване, ибо был мрак, мороз и тишина – Великий Вселенский Покой!

      Абсолютно бесшумно встав на ноги, в неге счастья хотел было закрыть глаза, чтобы вдохнуть желанной гармонии и красоты, но забыл, как это делается. Финш протянул руку к ледяным гранулам дождя, но они тут же растворились в его руке, которая источала белый свет, не причиняющий впервые боль: «Да, – подумал, глядя теперь уже на самого себя, опустив голову, – Я во тьме, и я освещаю тьму, а лёд и иней отражают мой свет…».

      Медленно стал оглядываться по сторонам. Увидел приютивших его взрослых членов семьи, застывших в ужасе с искажёнными лицами, и другие лица, смотрящих в окна с таким же искажением, полным ужаса и страха. Тут же зародилась куча вопросов, на которые не имел ответов. Вновь посмотрев на ближних, внезапно почувствовал внутренний ужас их и их тайный молитвенный шёпот: не тел, но душ. В сей же момент прибавилась ещё одна и ещё, и ещё, ещё… Со всех сторон на Гайстлиха Финштерниса обрушился весь ужас, испытываемый всеми людьми, все их страхи, опасения, немощи и бессилия, молитвы и недоумения, безумства и все злобы, печали, скорби, боли, радости безумных душ и всё, чем только наполнены люди, вторглось в недра мальчика, пепеля его более, чем что-либо раньше. И как никогда ему стало больно, жутко и страшно. Он растерялся, растерялся во всех людских чувствованиях, растерял все свои и не свои вопросы и потерял самого себя. Голова закружилась, что-то внутри оборвалось и, с невольными слезами, опустился на землю, ощущая полную безнадёжность и бессилие. И земля стала уходить из-под него с последней мыслью в его голове: «Как же зловещ этот мир и кошмарен в своих чувствованиях много более, нежели в делах своих!…».

      * * *

      Сухой и раскалённый ветер разносил зловоние быстро разлагающихся тел. Жара стояла нещадная, солнце буквально обжигало всё и вся. Люди не шли в поле или в какое иное место. Они ничего не делали, кроме гробов и похорон, то есть захоронения почивших стариков от семидесяти лет и старше, а также всякий скот и птицу, и домашних питомцев. Но ветер почему-то никак не развеивал трупный смрад, даже напротив – усиливал его, сгущал вместе с пылью и приносил туда, где ещё было чем дышать так, что,