Нет покоя голове в венце. Александр Кондратьев

паскудные мысли и послушай меня лучше, выйдешь отсюда умнее, чем вошел.

      Василий вдруг упал обратно на подушку и какое-то время молчал. Борис осторожно привстал и внимательно посмотрел на Василия, пытаясь разглядеть, дышит ли тот. Злодей открыл один глаз и подмигнул Борису. Борис вздрогнул. «Ну что за беса нам Царица в государи определила?»

      – Сядь, Бориска, и слушай, – государь повернулся набок и заговорил энергично, как будто заучил заранее. – Лучше бы тебе записывать, но ты, дурак, грамоте не обучен.

      «Сказал полоумный царь», – огрызнулся про себя Борис. Но, с другой стороны, на правду не обижаются: Борис, при всем его известном красноречии, так и не научился писать. Государь любил, чтобы ему читали вслух, а Борис часто бывал при нем, так что понахвататься успел, но всерьез грамоту так и не освоил.

      – Ничего, запомню как-нибудь, – сказал Борис. – Я же не буквами думаю.

      – Запоминай получше, – хрипло рассмеялся Василий. – Через сто лет все будут жадно выискивать любое упоминание обо мне, каждое мое слово. Через двести мне повсюду поставят памятники. А через триста признают, что я был величайшим государем в истории.

      «Через триста лет никто и не вспомнит, что ты жил, – подумал Борис. – А если и вспомнят… Надеюсь, к тому моменту наконец изобретут бумагу для подтирания да твой светлый лик на ней отпечатают».

      – Как в святых книгах написано? – продолжал разглагольствовать Василий. – Всякая власть – она от святой матери нашей. Так? Но какие ее проявления мы видим в повседневности? Наша Царица не очень-то балует нас своим вниманием. Я жизнь свою положил на то, чтобы найти ответ на один вопрос. Знаешь, какой? Знаешь? – речь Василия снова ускорилась, он забормотал, и Борису пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, о чем говорит государь. – С детства моя жизнь была испытанием. Матушка с отцом рано оставили меня, и я, маленький, насмотрелся на произвол власть имущих. А кто были эти власть имущие? Все наши первые люди. Шуйцы, Каменские, Глиничи, Бадашевы. Все богатство моей семьи разграбили, всю казну вынесли. Золото переплавили в чаши золотые, на тех чашах свои имена написали, будто в их семье это уже много лет. Меня и брата моего ни во что не ставили, при нас поносили наших родителей самыми последними словами. Каменский в сапогах моего отца ходил и на его постели спал, напившись.

      Борис уже много раз это слышал: детство государя оставило на нем, на всей его личности тяжелый след. Стоило Василию выпить лишнего – начиналась старая песня. И всегда – в одних и тех же выражениях: бедный, несчастный, маленький тиран. Но сегодня история приняла неожиданный крен.

      – Я с ними со всеми расправился, когда подрос. Кроме Шуйцы, этого простил. Но в душе я затаил обиду на Царицу. Почему не помогла, не уберегла нас с братом? И решил я при удобном случае ее испытать. Пошел в церковь в святой день, забрался в темный уголок и начал тихонько говорить всякие богохульные слова. Я помню, как сейчас, стою под иконами, шепчу гадости, а сам зажмурился: боялся, что меня