Первопонятия. Ключи к культурному коду. Михаил Эпштейн

моему

      Меж святых героев Марафона

      В тесном успокоиться дому!

      Будь, мой стих, последнею слезою

      На пути к святому рубежу!

      Присылайте, парки, смерть за мною, —

      Царству мертвых я принадлежу.

Ф. Гёльдерлин. Греция[20]

      Гёльдерлин никогда не бывал в Греции, но витал там, вдали от родины, всем духом своей поэзии. Не опасна ли такая разлука с собой, не означает ли она смерть при жизни? «Царству мертвых я принадлежу». Душа, долго порывавшаяся за эллинскими призраками, и впрямь отлетела без возврата. Кто из немецких поэтов не стремился «туда, туда» (dahin! dahin!) – в край миндальных рощ и священных дубов?! Но пожалуй, только Гёльдерлин решил там остаться, и безумие его – не следствие ли тайно принятого решения?

      Правда, в последние годы перед болезнью он неустанно славит Германию – словно предчувствуя наступающий мрак и гибель души и торопясь облегчить свой грех запоздалым слиянием с живой родиной:

      Нельзя душой в минувшее бежать

      Назад, к вам, слишком дорогие мне.

      Прекрасный лик ваш созерцать, как прежде,

      Сегодня я страшусь. Погибель в этом.

      И не дозволено будить умерших.

Ф. Гёльдерлин. Германия

      Зная дальнейшую судьбу поэта, нельзя не содрогнуться при чтении этих строк: в них последняя попытка стряхнуть созерцательное оцепенение – предсмертный трепет души, почувствовавшей слишком поздно свой плен у чуждого, запертость в своем храме, как в темнице. Как иначе истолковать этот суеверный ужас поэта при созерцании эллинских богов – «умерших», пробуждая которых он сам цепенеет? Не есть ли безумие кара за измену своему, настоящему, за восторг, исторгающий душу из ее земных корней? Собственно, даже не кара, а сам этот восторг – застывший, остановленный, продолженный в беспредельность?

      И у Батюшкова тот же порыв:

      Друг милый, ангел мой! сокроемся туда,

      Где волны кроткие Тавриду омывают

      И Фебовы лучи с любовью озаряют

      Им древней Греции священные места.

      Мы там, отверженные роком,

      Равны несчастием, любовию равны,

      Под небом сладостным полуденной страны

      Забудем слезы лить о жребии жестоком…

К. Батюшков. Таврида

      В итоге средиземноморские мечтатели проводят свои последние десятилетия обывателями российской и немецкой глуши. Судьба как бы тычет пальцем: вот твое законное место, не пожелал сродниться душой – останешься здесь бездушным телом. Впечатление М. П. Погодина, навестившего Батюшкова в 1830 году: «Лежит почти неподвижный. Дикие взгляды. Взмахнет иногда рукой, мнет воск. Боже мой! Где ум и чувство! Одно тело чуть живое»[21].

      Каков главный признак безумия? Сошлюсь на определение О. Мандельштама: «Скажите, что в безумце производит на вас наиболее грозное впечатление безумия? Расширенные зрачки – потому что они невидящие, ни на что в частности не устремленные, пустые. Безумные речи – потому что, обращаясь к вам, безумный не считается с

20

Griechenland. An Gotthold Staudlin. (Erste Fassung) «Hätt’ ich dich im Schatten der Platanen…» // Hölderlin F. Sämtliche Werke und Briefe. Berlin; Weimar: Aufbau-Verlag, 1970. S. 263–264; Гёльдерлин Ф. Сочинения. М.: Худож. лит., 1969. С. 67–69. Стихотворения Гёльдерлина дальше цитируются по этому изданию.

21

Цит. по: Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1890. Кн. 3. С. 36.