Бог неудачников. Елена Викторовна Яковлева

главным.

      – Да, а что я буду кушать? – ни одной минуты не задумывается Серега. – Пока не рожу роман века?

      Я дергаю плечом:

      – Так ты же у нас писучий, наверняка быстро управишься…

      –Так это смотря что писать, – Серега придирчиво изучает содержимое своей рюмки, и это выглядит странно на фоне творящегося вокруг него бардака, – если «Войну и мир», это одно дело, а если вечные истины для водопроводчиков, – другое.

      – А чем тебе водопроводчики не угодили? – подзуживаю я Серегу. Причем делаю это намеренно, поскольку досконально знаю все больные Серегины мозоли. – Тоже люди. Не хуже твоих озабоченных домохозяек.

      Серега традиционно заводится с пол-оборота:

      – Ни фига! Знаешь, какая между нами разница? Я, по крайней мере, не заставляю своих, как ты выражаешься, озабоченных домохозяек думать, что пичкаю их высокоинтеллектуальным продуктом! Я честно говорю: то, что я леплю, всего лишь дешевое чтиво и не более того. Не нравится, пойдите и купите себе что-нибудь получше. А эти юные выскочки… Они внушают, что их творения – пропуск в мир интеллектуалов, а на самом деле это сто раз пережеванные и пропущенные сквозь пищеварительный тракт банальности. Вот, что это такое!

      – Красиво излагаешь! – хвалю я Серегино красноречие. – А главное, как нестандартно! Особенно про банальности. Хотя, если честно, то я раньше думал, что выходящая из пищеварительного тракта в конечном итоге м-м-м субстанция называется несколько иначе. – И незаметно для себя самого вхожу в раж не хуже Сереги, потому что больные мозоли у нас с ним одни и те же. – Только с чего ты взял, что водопроводчикам нужна твоя хваленая честность? Насколько я понимаю, эта ситуация их вполне устраивает.

      К этому моменту Серега, как правило, успевает махнуть рюмку-другую, а потому закипает:

      – Ой, да кто их спрашивал? А то ты не знаешь, что за них все издатели решают, которым главное сбыть свой товар. Вот они и наклеивают этикетки: этот роман вы ждали последние десять лет! А этот – чуть ли не всю свою жизнь! Тьфу на вас! И вот читатели все, как один, побежали – покупать роман, который они, оказывается, так ждали, просто не догадывались об этом, пока им доходчиво не объяснили. С каждого столба! А не объяснили бы, они, бедные, так и прождали бы зазря. Вот и скажи мне после этого, что бы сейчас с Толстым было? Заметил бы его кто-нибудь, или нет?

      Для солидности я беру минуту на раздумье, хотя ответ на этот вопрос у меня всегда наготове, после чего глубокомысленно качаю головой:

      – Сомневаюсь. По нынешним временам его романы – не формат.

      Ну, и так далее, и тому подобное… Кстати, заканчиваются такие наши дискуссии тоже вполне стандартно: дежурным выводом о том, что, поскольку пустой и бессмысленный постмодернизм трансформировался в еще более пустой и бессмысленный постпостмодернизм, великой русской литературе пришли окончательные кранты. После чего мы обычно переходим на темы более приземленные, как то: женщины и деньги. Точнее, деньги и женщины. Ибо второе со всей неотвратимой