Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник). Рафаэль Сабатини

превратности войны, синьор Просперо!

      Он говорил на своеобразной смеси греческого, романских и тюркских языков. Такую речь в Средиземноморье мало-мальски понимали все.

      – И превратности весьма приятные, господин Драгут. Коль уж я пленник, слава богу, что именно ваш.

      Он расстегивал свой пояс, чтобы сдать оружие. Но Драгут остановил его. Из опыта общения с франками командир корсаров знал об их рыцарских манерах. И теперь был рад случаю показать, что позаимствовал их. Это тешило его самолюбие и внушало мысль о превосходстве над грубыми пиратами, которыми он командовал.

      – Нет-нет! – воскликнул он, взмахом руки предупреждая возможные возражения. – Оставь меч себе, дон Просперо. Истинным господам довольно и честного слова.

      Просперо поклонился.

      – Вы великодушны, синьор Драгут.

      – Я принимаю так, как принимают меня. Всегда. Когда я был вашим пленником, со мной обошлись вежливо, и, слава Аллаху, столь неожиданно попав в мои руки, ты тоже не будешь страдать от меня. Я никогда не думал, что встречу тебя среди сторонников этого старого негодяя Андреа.

      – Опять же превратности войны. Всякое бывает в солдатской жизни.

      – Все в руках Аллаха, – поправил его Драгут. – Он велит, что три тысячи заплаченных за меня дукатов должны быть отработаны. А пока можешь считать себя моим гостем, дон Просперо.

      У Просперо не было причин жаловаться на гостеприимство Драгута ни в Шершеле, ни, позднее, в Алжире. Но была и другая причина, по которой он хотел бы пользоваться им дольше, чем было необходимо гонцу, чтобы добраться до Генуи и вернуться обратно.

      Гонца отправили к Андреа Дориа, ибо по зрелом размышлении Просперо, не без помощи Драгута, понял, что адмирал все же был прав в своем решении.

      Спустя несколько дней, когда он был на галере Драгута, плывущей в Алжир, анатолиец поведал ему, что Дориа удалось ускользнуть от Барбароссы и в целости увести свой флот.

      – Я уважал бы его больше, если бы это у него не получилось, – сказал Просперо.

      – Неужели? А его повелитель император? А люди, плывшие с ним? Слава Аллаху, лично я не трус, но никогда не вступаю в схватку, если мне грозит поражение. Это не героизм. Это плохое командование. Господин Андреа возвращается домой с подмоченной репутацией. Но выбора не было: он знал, что при любом другом раскладе возвращение домой вообще бы не состоялось.