Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник). Рафаэль Сабатини

императора.

      И тут беседка внезапно тронулась с места. Покинув пределы сада, она медленно двинулась по темной мерцающей воде. Легкий ветерок смягчал духоту летней ночи.

      Удивленные и очарованные гости поняли, что находятся на палубе галеры, столь искусно убранной ветвями, что до сих пор этого никто не замечал. Гости настроились на возвышенный лад, вино текло рекой, веселье нарастало. Очарованный император повеселел и позволил себе расслабиться. Он жадно ел и пил, предаваясь своим привычкам, которые со временем привели его к мучительной подагре.

      После этого банкета на воде по городу разнеслись невероятные слухи. Одни, восхищаясь великолепием герцога Мельфийского, а другие – высмеивая его тщеславие, говорили, что золотые тарелки, по мере того как с них исчезла пища, выбрасывались слугами прямо в море. Насмешники добавляли, что корабль был окружен специальной сетью, так что это сокровище было тайком выловлено.

      Вы найдете упоминание об этом в той части «Лигуриады», где Просперо описывает помпезность, с которой были обставлены визит императора и увеселения в Генуе. Это не значит, что все сказанное надо воспринимать как исторический факт. Однако почти непревзойденная роскошь пира засвидетельствована надежными людьми, равно как и царившее на том пиру веселье.

      Даже Просперо под влиянием окружения оживился и перестал хмуриться. Джанна с сожалением отметила отсутствие матери Просперо и сказала, что ей, как будущей невестке, следовало бы нанести визит монне Аурелии.

      – Возможно, недомогание мешает ей прийти, – сказала Джанна, – но вряд ли она настолько больна, чтобы запретить мне навестить ее, как того требует мой долг. Не лучше ли, Просперо, сказать мне правду?

      Он поднял кубок, задумчиво разглядывая его содержимое.

      – Но ведь ты знаешь правду.

      – Конечно, – согласилась она. – Монна Аурелия не одобряет наш союз. Она по-прежнему настроена против семейства Дориа.

      – Ей пришлось много страдать, – заметил Просперо.

      – Тебе тоже досталось.

      – Я более стоек.

      – Ах! Так ты и вправду простил? Ты оставил мысль о мщении?

      В последний раз он пустил в ход свою старую уловку:

      – Разве я сидел бы здесь, будь иначе?

      – А ты здесь?

      Он рассмеялся:

      – Меня можно видеть и осязать. Потрогай меня рукой.

      – Существует нечто невидимое и неосязаемое. Из этого нечто и состоит человек. Твое тело здесь, рядом со мной. Но твоя душа последнее время слишком далеко. Ты подобен туману, рассеянному и неуловимому. Это расстраивало меня, хотя я и испытывала радость от мысли, что могу быть чем-то полезна нам обоим.

      От этого признания у Просперо кольнуло в сердце. Внезапно он почувствовал, что стоит на распутье. Он должен выбрать дорогу, сделав это честно и открыто. Либо принять доводы кардинала и примириться по-настоящему,