Изгой. Сэди Джонс

наживется. Гилберт вернулся наверх, налил себе выпить и сел в кресло. Его взгляд упал на фотографию в рамке, которая стояла у жены на прикроватной тумбочке. Из-под одежды торчал только уголок, но Гилберт и так отлично помнил это фото, сделанное на Рождество в саду, вскоре после его возвращения с войны. Он держит Льюиса за руку, и они оба улыбаются. Кадр вышел перекошенным, потому что Элизабет, балуясь, наклонила фотоаппарат. Вдобавок пальто у Льюиса застегнуто криво. Уголок фотографии притягивал взгляд, и Гилберт едва не поднял рамку с пола, однако, сдержав порыв, остался сидеть.

      Вернувшись с работы на следующий день, он обнаружил, что пол чист, и консьерж выполнил просьбу.

      Гилберт остался в лондонской квартире переночевать, затем еще и еще раз, и в конце концов перестал думать о возвращении в Уотерфорд. Спустя неделю-другую на этот адрес начали приходить приглашения. Он принимал их все, не пропуская ни одного коктейля или ужина, и неожиданно обнаружил, что стал популярным и как будто открыл для себя новый мир.

      Глава пятая

      Однажды в четверг, примерно в середине декабря, Гилберту в контору позвонила Джейн и напомнила, что у Льюиса скоро начнутся рождественские каникулы. Нужды напоминать не было: в школе мальчикам велели раз в неделю писать домой, и в последнем письме Льюис сообщил, что с нетерпением ждет каникул. В пятницу Гилберт ушел с работы пораньше и поехал на вокзал Виктория.

      Он никогда раньше не встречал школьный поезд и, чтобы не чувствовать себя странно в толпе женщин, зашел выпить чаю в привокзальное кафе. Вернулся он только тогда, когда матери уже увели своих сыновей и, кроме Льюиса, школьников на платформе не осталось.

      Рядом стоял портье с сундуком и человек, которого Гилберт вначале принял за учителя. Завидев отца, мальчик бросился к нему в объятия. Маленькие, но крепкие руки обхватили шею, жар от разгоряченного, натянутого, как струна, тела передавался даже через пальто. Гилберт твердо взял сына за запястья и отстранил.

      – Не надо нежностей, – бросил он, глядя в сторону. – Нам пора.

      До Уотерфорда было полтора часа езды, и Льюис в дороге задремал, прислонившись щекой к пассажирской двери. Вечер дышал ледяной прохладой.

      Притормозив у дома, Гилберт заглушил мотор и взял сына за руку.

      – Эй, приятель, просыпайся.

      Льюис открыл глаза и сонным взглядом посмотрел на отца и на дом. Гилберт молча наблюдал за его пробуждением и точно уловил тот миг, когда сын обо всем вспомнил. Он и сам каждое утро так просыпался. Ему хотелось стереть все из памяти. Хотелось сжать голову сына в ладонях и выдавить из нее это чувство. Хотелось обнять его как можно крепче и поцеловать, чтобы приманить Лиззи своей неуклюжей отцовской любовью. А еще хотелось спрятаться под землю и больше никогда не вспоминать о ней.

      – Вот мы и дома. Вылезай, Джейн сейчас подаст ужин.

      Во время каникул Гилберт ездил на работу поездом, как раньше, и чаще ночевал дома, чтобы жизнь казалась более привычной. Он не заговаривал об Элизабет, и Льюис,