Песок пирога. Олег Николаевич Жилкин

школе. Это была сатирическая новелла о городе, в котором я родился. Я так увлекся, что игнорировал опасности, которые меня подстерегали. За мной «охотилась» старшая в смене уборщиков Шеннон, которая сама не выпускала телефона из рук, но не могла допустить того, что какой-то русский позволяет приходить на работу как к себе в кабинет, обдумывая планы действий героев и сочиняя новую главу, которая рождалась в течении рабочего дня. Я тут же выкладывал ее в сеть и получал на нее отклики. До сих пор я писал только короткие рассказы, и сочиненная за две недели повесть стала для меня самого неожиданным открытием того, что я способен и к более крупным формам.

      Я следил за актуальными событиями, происходящими в родном городе, поддерживал переписку с некоторыми своими знакомыми по сети и даже ухитрялся ссориться со старыми приятелями, стремясь сохранить иллюзию динамики наших отношений несмотря на то, что я покинул город более десяти лет назад. Я посвятил городу несколько своих стихотворений, в одном из которых я даже пожелал родному городу превратиться в пепелище, в метафорическом смысле, разумеется, желая забыть все то дурное, что было с ним связано. Город стал для меня художественным образом, в котором я черпал свое выдыхающееся в Америке вдохновение.

      Я из Иркутска.

      Давно, причем, из.

      Зная одно направление -

      на Запад, типа,

      на самом деле:

      «мели Емеля!»,

      развивался по шизофреническому типу -

      круги наматывая,

      как фокусник из шляпы

      доставал ленты пестрые

      одну за другой,

      и в зал бросал на потеху публике

      толпе, практически,

      для которой материя всегда первична

      будь то стринги,

      иль ризы Христовы.

      Не с того ль повелось, на самом деле?

      Жребий бросали,

      псами вгрызались, делили

      рвали на части…

      Отвлекся, впрочем.

      Так, вот:

      петель кружева,

      мелодии дерева,

      в сумме слагаемые города.

      В памяти вырублено топором:

      «Не говорят о веревке, в доме повешенного»,

      и имени не называют.

      В церквях записочки

      с просьбами о поминовении:

      два пишем, три в уме.

      Кадят кадила, втыкаем в подсвечники

      свечи валятся замертво, не горят!

      Зло, с досадой: как все неловко,

      не протиснуться, не повернуться

      «Сени, вы, сени мои», -

      спасение -

      свежего воздуха с Ангары вдохнуть.

      Вдох-выдох,

      даже не верится,

      что так легко можно попасть

      в меда эти восковые, в эту патоку,

      что льется из бочки,

      прямо в пасть

      потребителю-любодею

      сала-солода,

      золота куполов,

      графских титулов,

      мироточащих икон

      из закромов купеческих,

      из грязи,

      достают