Пятьсот дней на Фрайкопе. Наит Мерилион

края фрагмента. Рин все еще смотрела, как расплывается в тумане силуэт Оллибол.

      Подъем в доме милости только через три часа… Оллибол успеет приготовить завтрак. Вот только знает ли она, что сегодня по плану тосты с сыром? Сможет ли она не спалить их? По субботам Рин готовила пациентам какао. Заглянет ли Оллибол в оставленный для нее список или улетит в своих мыслях далеко и заварит какой-нибудь абсолютно не субботний чай? Да как вообще все они проживут без Рин и заведенных в доме порядков?!

      И совсем скоро Оллибол забудет о том, куда именно направились Рин и Джироламо. Будет только помнить, что они ушли.

      Фонарик в руке Джироламо, свисающей с плеча Рин, зажегся и пополз вверх по ступеням. Лью потянул Джироламо на ступень выше, и Рин в точности отзеркалила Лью, обхватив Джироламо за запястье и поддерживая его со спины.

      Двенадцать ступеней наверх. И вот они уже стояли посреди белой мглы на медленно плывущей лестнице.

      – Она приведет нас к твоему дому?

      «Нет».

      – К следующей лестнице?

      «Да».

      Снова под ногами что-то заскрипело, и лестница состыковалась с широкой платформой, подвешенной над неизвестностью. Человек у края площадки ожидал лестницу, и, когда все трое сошли со ступени, он, пошатываясь, занял первую ступень и скрылся в тумане.

      – А этот человек хорошо провел ночь пятницы, – хмыкнула Рин.

      Она, конечно, не осуждала людей, ведь, как известно, чужие жизни так туманны, однако приличные люди не шатаются в пять утра в субботу на стыковочных платформах. Если, конечно, не идут по важному делу, вроде бегства от департамента социальной помощи, желающего выкрасть больного из дома милости. Это вполне себе достойный повод оказаться ни свет ни заря там, где сейчас оказалась Рин.

      Оранжевый луч фонаря скользнул налево, где в ожидании подвисла следующая пустующая лестница.

      – А Лью не разговаривает, да? – шепотом уточнила Рин.

      «Нет».

      Значит, беседы с незнакомцами, если такие и предстоят, лягут на ее плечи. А Рин ненавидела разговаривать с незнакомцами. Уж лучше бы весь вес Джироламо оказался на ее плечах, чем груз необходимости вести беседы. При всем этом беседы, в которых непременно и «во-первых», и «во-вторых» всегда будут ложью.

      Сорок четыре шага по платформе, лестница с пятью ступенями на спуск. Новая платформа и тридцать шесть шагов, у правого края новая лестница и семнадцать (Боже!) ступеней наверх, новая платформа. До лестницы с синей ковровой дорожкой, которую Рин видела на карте Джироламо, они преодолели еще шесть платформ и в сумме сто четыре ступени.

      Джироламо цокнул.

      – Это последняя, да?

      «Да».

      – Что мне сказать твоим родственникам?

      «Нет».

      – Что нет? Молчать?

      «Нет».

      – Родственников нет?

      «Да».

      – То есть дом пуст?

      «Да».

      Рин с облегчением выдохнула. Что может быть лучше, чем пустой дом и отпавшая необходимость лишних объяснений?

      Лью и Рин шли по хрустящему под ногами гравию,