А любить никто не хотел. Артем Леонович Чепкасов

на секунду опешил, беспомощно взглянул на Ларионова, но тот словно окаменел и неотступно смотрел в одну точку – на стене за спиной начкрима висел знакомый всем портрет киношных Жеглова и Шарапова: «Вор должен сидеть в тюрьме».

      «Так то вор, а не убийца и насильник», – грустно, чувствуя, что схватку с генералом проиграл, ухмыльнулся Ковалёв: «С ворами как-то попроще, их наше. Милицейское следствие арестовывает без проблем».

      Продолжать спор с Гавриловым было бессмысленным, и начальник тяжей тихо покинул кабинет, услышав напоследок.

      – Доигрался Александр Павлович?! А тебя предупреждали!

      С улицы, через открытое окно в приёмной генерала, просторной не менее, чем и сам его кабинет, донёсся истошный крик милицейской сирены, заглушивший остальной шум. И нестерпимый вой этот стал своеобразным символом того, что всё плохо. И будет ещё хуже. Обязательно будет. А, впрочем, ничего не изменилось. Действительно, каждый сверчок, знай свой шесток.

      Ларионов вышел от шефа, спустя минуту, показавшихся часом. Бледнее мела и, пряча от подчинённого растерянный взгляд, он виновато пробубнил:

      – Притомский ровд, опером простым. Заметь, даже не старшим.

      – Благодарю, что не младшим, – съязвил Ковалёв, а к без вины обиженному нутру невидимые кошки уже блаженно потянули острые коготки.

      Новая добыча. Ай, спасибо генералу. Ай, молодец начкрим Гаврилов. Уел. Целого майора милиции, обычного начальника отдела уел. Вот бы также с руководителем следственного комитета. Но нет, там договариваться надо. Считаться.

      – Ну, кто, скажи мне, Коля, кто тебя просил выступать перед ним? – сокрушался Ларионов, не обращая внимания на секретаря, прятавшей взгляд за монитором компьютера, но ушки её, как и положено, были на макушке. – Ты в кино что ли про честных и бесстрашных ментов? Тоже мне комиссар Каттани выискался. Ну, поорал бы шеф и успокоился бы, делов-то. Первый раз что ли? Ему же тоже надо соответствующим образом себя перед нами держать, хотя бы вид делать, что реагирует на наши безобразия…

      – Какие к чёрту безобразия? Что я не так делал, Сань? Объясни хоть ты мне.

      – Да, помолчи. Шеф наш, он горячий, не без этого, – бормотал Ларионов, увлекая Ковалёва за собой прочь из приёмной. – Но отходчивый. И по итогу, сам знаешь, всегда на нашей стороне, и перед самым заступается за нас, и перед прокурорскими, и, вообще… А, ты взял и устроил ни с того ни с сего. Что нашло на тебя?

      Ковалёв не ответил и, шагая по длинному коридору, Ларионов продолжал тихо стонать:

      – Эх, Коля, Коля. Он же сам розыскником был, Гаврилов наш. Тебе ли не знать. И жена у него вторая, якутка, и неплохой судья, между прочим, в арбитражном. Правда, они не расписаны. А следователь та, которую ты вчера отчихвостил, падчерица ему, и в Якутске сроду не была. Он её с восьми лет воспитывает, как свою. Ты, правда, не знал, что ли, на кого рот разеваешь?

      – Мне информация, с кем моё начальство спит, без надобности. Слышал, что разведён и всё, остальное меня не касается…

      – Ну, как видишь,