Двум смертям не бывать. Наталья Шнейдер

молча поклонился и вышел.

      Вернувшись в свою комнату, Эдгар взял со стола молитвенник и опустился на колени. Не то чтобы молодой человек преисполнился важностью доверенного ему – трудно пока думать о чем-то конкретном. Завтра будет еще целый день, он найдет время поговорить с наставником, а приехав на место, посмотрит на ученицу, скорее всего ей не под силу окажется ничего сложнее катехизиса. Но почему-то было неспокойно, а молитва всегда была для Эдгара лучшим способом вернуть душевное равновесие. Он знал, что Господь слышит его и порой отвечает. Нет, не словами, упаси боже от такого кощунства – но как иначе объяснить нисходящий в душу мир и покой?

      Он раскрыл молитвенник. На самом деле, в книге он давно не нуждался, просто приятно было каждый раз держать в руках подарок человека, которого он никогда не осмелится назвать братом. Незаконнорожденный – никто, неважно, признан он или нет, он не имеет права наследовать титул и земли, даже если родители поженились после его рождения, что уж говорить о прижитом от крестьянки? И Эдгар был благодарен даже за ту холодную заботу, что видел от приемной матери. А искренняя симпатия Рамона казалась невероятной, незаслуженной, что уж говорить о драгоценных подарках?

      Как всегда после молитвы, стало легко и покойно. Не о чем волноваться – все случится по воле божией.

      На следующий день он поговорил с наставником, получил кучу нужных и ненужных напутствий и с легким сердцем отправился в путь.

      * * *

      Откинув полог, Эдгар на миг застыл, увидев чужого, но тут же расслабился, едва человек обернулся. Улыбнулся, протянул руку:

      – Здравствуй.

      – Здравствуй. – Рамон пожал протянутую ладонь, бережно опустил на стол молитвенник.

      – Давно ждешь? Ты с дороги? Голоден?

      – Не мельтеши, – хмыкнул Рамон. – Как маменька, честное слово.

      Эдгар смущенно улыбнулся:

      – Извини.

      Подвинул гостю стул, сам устроился на сундуке.

      – Рассказывай.

      Они сказали это одновременно и так же одновременно рассмеялись. Возникшая было неловкость исчезла.

      – Так все же ты голоден?

      – Нет, – отмахнулся Рамон, – только что от маркиза, напоил-накормил, все честь по чести. Лучше расскажи, каким ветром тебя занесло в учителя?

      Молодой ученый честно пересказал разговор с ректором и странным гостем.

      – Вот, значит, как, – протянул Рамон. Замолчал, поглаживая пальцем рубин на серебряной пряжке, скалывавшей ворот сюрко. – Не нравится мне все это.

      – Почему?

      – Хотя бы потому, что учить девушку послали молодого мужчину, а не, к примеру, мать-настоятельницу столичного монастыря, славящуюся познаниями в слове божием. И не какую-нибудь из родственниц Авгульфа, добродетельную даму, вызубрившую катехизис – а больше, как считают церковные иерархи, женщине и ни к чему.

      – О чем ты? – изумился Эдгар.

      – Высунь наконец нос из своего замка слоновой кости и оглядись. Я не силен в интригах,