Мертвые души. Поэма. Николай Гоголь

однако ж, ужасный. Я ему в глаза это говорил: «Вы, говорю, с нашим откупщиком первые мошенники!» Смеется, бестия, поглаживая бороду. Мы с Кувшинниковым каждый день завтракали в его лавке. Ах, брат, вот позабыл тебе сказать: знаю, что ты теперь не отстанешь, но за десять тысяч не отдам, наперед говорю. Эй, Порфирий!» закричал он, подошедши к окну, на своего человека, который держал в одной руке ножик, а в другой корку хлеба с куском балыка, который посчастливилось ему мимоходом отрезать, вынимая что-то из брички. «Эй, Порфирий!» кричал Ноздрев: «принеси-ка щенка! Каков щенок!» продолжал он, обращаясь к Чичикову. «Краденый, ни за самого себя не отдавал хозяин. Я ему сулил каурую кобылу, которую, помнишь, выменял у Хвостырева…» Чичиков, впрочем, отроду не видал ни каурой кобылы, ни Хвостырева.

      «Барин! ничего не хотите закусить?» сказала в это время, подходя к нему, старуха.

      «Ничего. Эх, брат, как покутили! Впрочем, давай рюмку водки, какая у тебя есть?»

      «Анисовая», отвечала старуха.

      «Ну, давай анисовой», сказал Ноздрев.

      «Давай уж и мне рюмку!» сказал белокурый.

      «В театре одна актриса так, каналья, пела, как канарейка! Кувшинников, который сидел возле меня, «вот, говорит, брат, попользоваться бы насчет клубнички!» Одних балаганов, я думаю, было пятьдесят. Фенарди четыре часа вертелся мельницею». Здесь он принял рюмку из рук старухи, которая ему за то низко поклонилась. «А, давай его сюда!» закричал он, увидевши Порфирия, вошедшего с щенком. Порфирий был одет так же, как и барин, в каком-то архалуке, стеганом на вате, но несколько позамаслянней.

      «Давай его, клади сюда на пол!»

      Порфирий положил щенка на пол, который, растянувшись на все четыре лапы, нюхал землю.

      «Вот щенок!» сказал Ноздрев, взявши его за спинку и приподнявши рукою. Щенок испустил довольно жалобный вой.

      «Ты, однако ж, не сделал того, что я тебе говорил», сказал Ноздрев, обратившись к Порфирию и рассматривая тщательно брюхо щенка: «и не подумал вычесать его?»

      «Нет, я его вычесывал».

      «А отчего же блохи?»

      «Не могу знать. Статься может, как-нибудь из брички поналезли».

      «Врешь, врешь, и не воображал чесать; я думаю, дурак, еще своих напустил. Вот посмотри-ка, Чичиков, посмотри, какие уши, на-ка пощупай рукою».

      «Да зачем, я и так вижу: доброй породы!» отвечал Чичиков.

      «Нет, возьми-ка нарочно, пощупай уши!»

      Чичиков в угодность ему пощупал уши, примолвивши: «Да, хорошая будет собака».

      «А нос, чувствуешь, какой холодный? возьми-ка рукою». Не желая обидеть его, Чичиков взял и за нос, сказавши: «Хорошее чутье».

      – Нет, возьми-ка нарочно, пощупай уши!

      Чичиков в угодность ему пощупал уши, примолвивши:

      – Да, хорошая будет собака.

      – А нос, чувствуешь, какой холодный? возьми-ка рукою.

      Не желая обидеть его, Чичиков взял и за нос, сказавши:

      – Хорошее чутье.

      «Настоящий мордаш», продолжал Ноздрев. «Я, признаюсь, давно острил зубы на мордаша. На, Порфирий, отнеси его!»

      Порфирий,