Время не лечит. Эдуард Рафаильевич Каримов

в пошлости и безвкусице мир, который я не знал и не понимал абсолютно.

      И почти всегда, присутствовала волшебная фраза в описании дивы,

      – Приятная полнота…

      – Что делаешь? – поинтересовался я.

      – Работаю….

      – Так уже вечер?

      – Я на дежурстве.

      – И когда твое дежурство закончится?

      – Утром.

      – И с чем связано твое дежурство?

      – Реанимация…

      Ооо… нэт, только не это, только не медицина… Ооо…, нэээт…, нээ…т, как пел и взывал Тартарен из Тараскона. В известном произведении классика.

      Подобные звуки издал и я, услышав слово, – реанимация.

      Ноги

      В молодости, у меня был славный и заводной друг Алик, он был чуть старше меня и чуть выше, заканчивал Мед и уже работал почти доктором, прошёл школу в скорой года три, а это даже похлеще чем Армия, в которой он конечно же отслужил в медчасти, и мы с ним составляли прекрасный тандем по охмуриванию девок. Из него, Алика, наверное, получился бы Великий всесоюзный профессиональный сводник, но тогда в СССР – «секса не было». Жаль, а так бы он точно получил эту медаль и звание «Заслуженный сводник СССР».

      Так и представляю эту Госнаграду, – два стоящих в полный рост голых тела непорочных юноши и девушки, переплетенных руками и ногами в объятии, обрамлённых ромашковыми венками выполненных в золоте на подвесе, прильнувшие головы слились в целомудренном и нежном первом поцелуе, а вот цвет и рисунок ленточки на колодочке так и не могу вообразить… Возможно, что это могло бы быть красивое переплетение голубой и нежно-розовой ленточки.

      Алик всегда, по зову сердца и по призванию его натуры и мятежной, и неугомонной его души, занимался духовным сводничеством друзей с девчёнками, а что у вас там дальше получалось в физическом и духовном отношении, это уже зависело от вашего умения и вас лично.

      Всегда, когда Алик описывал кандидатку на знакомство приятелю, это была лишь чистая и высокая физиологическая поэзия в прозе и в простой русской речи со всеми её богатыми эпитетами и ненормативом, вся та эпоха Возрождения с её поэтами и жалкими трубадурами прошлого, выглядела уныло-хмуро и тоскливо на фоне его описаний. И романисты и поэты, древних и наших времён ни до и после него, не могли бы привести такие возвышенные и телесно возвышенные подробности в описании тела женщины, и даже если и могли бы приблизиться к Аликовским описаниям, то им не хватило бы настоящей глубины, чувственности, такого выброса искренних эмоций и достоверности в описании красоты даже простой невинной или уже познавшей порок Советской девушки. Алик, всё это описание делал с виртуозным и высочайшим природным мастерством высоконравственного и глубоко порядочного и порочного сластолюбца, начиная описывать девушку он невольно погружал слушателя в транс или гипноз своего описания, слушатель слышал не просто слова, он видел жесты и движения рук этого мастера-сводника, как мазки художника по холсту красками, и