Держава. Валерий Аркадьевич Кормилицын

безлюдный, с грязными тёмными окнами облупленный вокзал с высившимися над ним белёсыми от инея деревьями и хромую, как сам, собаку, прогулявшись, севшую возле медного колокола, висящего на стене между окнами.

      Держась за поручень, спрыгнул на перрон с площадки и заскрипел по заснеженному дебаркадеру начищенными Аполлоном сапогами, временами морщась от стреляющей боли в раненой ноге.

      Колючий мороз щипал за щёки и нос: «Вот настоящая русская зима, а не чухонская пародия на неё, – заметил, как из тёмного вокзала, прихрамывая, – я, что ли, всех заразил?» – вышел помятый человек в чёрных валенках и тулупе, высморкался на собаку, дал ей пинка, и гулко кашляя, три раза ударил в колокол.

      В ту же секунду кондуктор, один из всех присутствующих не страдающий хромотой, внимательно глядя на Глеба, пронзительно затрещал в свисток, размышляя видимо, успеет хромоногий офицер добежать до вагона или нет.

      В унисон с ним оглушительно протрубил паровоз и Глеб ловко, несмотря на рану, заскочил в вагон, разочаровав этим уставшего от однообразия дороги проводника.

      Маленькая безвестная станция медленно поехала назад, постепенно пропадая из глаз, и тяжело отчего-то вздохнув, Глеб похромал в купе, уловив краем уха, такой же тяжёлый вздох паровоза.

      «Я скоро увижу Натали», – с нежностью подумал он, укладываясь на нижней полке.

      В Москве, дабы унять возникшее в душе волнение от предстоящей встречи с женой, решил развеяться, проехав по городу на санях.

      Велев извозчику остановиться у казарм своего полка, вылез из саней и несколько минут с наслаждением обозревал ворота и здание, вспомнив молодость и полностью восстановив расшатавшиеся нервы.

      Затем, купив пышный букет роз и отказавшись от услуг доставщика, поехал к дому Бутенёвых-Кусковых.

      Дверь открыла прислуга, и не успел Глеб поднести к губам палец, призывающий её к молчанию, как та, во всю силу лужёной глотки завопила:

      – Господа-а! Барин с войны вернулся.

      Первой, пока, укоризненно глядя на горлопанку, Рубанов спешно освобождал розы от хрустящей лощёной бумаги, в прихожую влетела Натали и повисла на шее мужа.

      Затем, чуть отстранившись и едва сдерживая слёзы, испуганно произнесла:

      – Глеб, ты ранен?

      – Да нет, споткнулся на вокзале, – прислонил трость к стене и протянул жене букет, улыбнувшись вошедшей в прихожую Зинаиде Александровне.

      – Глеб! – поразилась та. – Что же не сообщил о приезде? – обняла офицера. – Дмитрий Николаевич, где же ты?

      Рубанов, улыбаясь и немного стесняясь, аккуратно повесил шинель и папаху на вешалку, и, пригладив ладонью волосы, шагнул в комнату, где, вытянув навстречу руку, стоял отставной полковник.

      – Дайте-ка, батюшка, полюбуюсь на вас, – обнял Рубанова.

      «Как они постарели с Зинаидой Александровной за то время, что не видел их», – подумал Глеб, влекомый за руки к дивану.

      – Да где же твои ордена? – усадили гостя на диван отставной полковник с супругой, разглядывая