Черный легион. Богдан Сушинский

выдал нам этого опартизанившегося лейтенанта?

      – Хозяин, у которого он остановился.

      – Из полицаев?

      – Да вроде бы нет.

      – Напомните коменданту, старосте, кому там еще нужно напомнить, чтобы не забыли о нем. Всякое сотрудничество, равно как и предательство, – оглянулся Штубер на Беркута, – должно быть достойно вознаграждено. Огонь пока пригасить. Но бревно сохраните. Оно еще может пригодиться. На тот случай, если разговор с господином русским диверсантом у нас не сложится. Или бревно тоже не понадобится? Как считаете, Беркут?

      – Пуля предпочтительнее, – спокойно заметил Беркут. – От пули – это по-солдатски.

      – По-солдатски? От пули? – осклабился Штубер. – Ну-ну… В машину его, – приказал он фельдфебелю.

      У одного из домов автобус, в котором везли Беркута, остановился. Посмотрев в окно, лейтенант узнал: тот самый дом, куда он напросился переночевать и где его предали. Хозяин стоял у ворот, опираясь на повернутые вверх зубьями вилы. Словно бы поджидал его. А может, действительно поджидал? Во всяком случае он понял, что в автобусе везут диверсанта. И заметил, что тот смотрит на него. Однако не отвернулся, не смутился. Стоял со своими вилами, готовый и дальше предать каждого, кто, как он считал, когда-то предал его – раскулачив, лишив земли, сослав в Сибирь, или какие там еще беды-кривды могли причинить этому украинскому землепашцу.

      – А ведь он не кулак и не репрессированный, – как бы про себя проговорил Штубер, подсев к Беркуту и чуть приспустив бронированное стекло зарешеченного окошечка. – Я уточнял. Обычный колхозник. Не знаете, за что он так не любит вас, большевиков, а, Беркут?

      – Выясним. В любом случае это наши беды.

      – Увы, наши, как видите, тоже.

      – Разберемся как-нибудь на досуге. Без германских фельдфебелей.

      – Грубовато. Зебольд может обидеться.

      17

      До Берлина доктор фон Герделер добирался целую неделю. Пассажирские поезда были отданы военным чинам, в воинские эшелоны его как лицо гражданское не впускали, тем более что Герделер не очень-то и стремился привлекать к себе внимание. В конце концов ему с большим трудом удалось забраться в вагон товарного состава, идущего в Силезию. Да и то оказался в нем лишь благодаря майору Унге, сумевшему договориться с начальником охраны – тощим получахоточным фельдфебелем, подкармливавшим его в дороге своим солдатским пайком. За хорошую плату, естественно, и за обязанность выслушивать его казарменно-окопные байки.

      Впрочем, Герделер настолько был признателен фельдфебелю, что не только простил ему все это, но и записал фамилию. Он теперь старался запоминать каждого, кто помогал ему или, наоборот, пытался помешать. Доктор тешил себя надеждой, что очень скоро сможет по справедливости воздать каждому за его деяния. О, он сумеет воздать, в этом пусть не сомневаются ни друзья его, ни враги. Особенно те, кто презирает его сейчас, пытаясь унизить или, что еще хуже, просто-напросто не замечать.

      Только это мстительное ощущение будущего