Воскресший гарнизон. Богдан Сушинский

себя в этом осколке старинной поповской усадьбы вне общества и законов, вне политики и морали.

      «Странно же устроен этот мир», – почувствовал себя Орест смущенным за сексуальное вольномыслие человечества.

      «Только потому, что таким его устраивают странно устроенные мужчины. Однако вы не поняли, Орест. Я не сетую на вашу изначальную склонность к любовным изменам. Наоборот, принося себя в жертву искусству, решила разнообразить ваши собственные сексуальные впечатления. Взгляните на тела этих женщин. Сколько в них нерастраченной энергии и сколько милой постельной извращенности, так и не спровоцированной мужчинами!

      «Для того, чтобы «творчески возбуждаться», мне вполне хватает вашего тела и ваших фотографий», – попытался заверить ее Орест, однако Софья решительно помахала рукой:

      «Не в этом дело, Орест. Художник постоянно нуждается в разнообразии: поз, натурщиц, видов, сексуальных фантазий… Причем не только на фото, но и в реальной жизни. А теперь слушайте меня внимательно. Запомните, что по вашей воле любая из этих жриц «храма бесстыдства» запросто может то ли появиться на вашем холсте, скопированной прямо с фотографии, то ли явиться в вашу мастерскую в виде живой натурщицы. Причем ни то, ни другое не лишает вас права познать ее в своей постели в виде царственного вдохновения».

      «Уверены, что они действительно придут, а если и придут, то согласятся в таком вот виде представать передо мной?».

      «Не сомневайтесь: придут».

      «Даже зная о наших с вами отношениях?»

      «Даже зная…»

      «Не опасаясь при этом вашей ревности?».

      «Но ведь я же сама приведу их, Огест! – появились огоньки какого-то охотничьего азарта в глазах Софьи. – И только из-за того, что я приведу этих девочек, они уже будут счастливы».

      «Не затаивая при этом в душе никакой ревности?»

      «Ах, Огест, Огест! – вновь на французский манер прокартавила Софья. Гордаш давно заметил, что картавила оно только тогда, когда сама этого хотела. Очевидно, она видела себя в образе одной из тех «дам из буржуазного прошлого», как называли их в местных газетках, которые олицетворяли аристократическое общество Российской империи. – Когда вы, наконец, поймете, что происходит в этом доме на самом деле? Да, вы рослый, физически сильный и по-настоящему красивый, той, особой мужской красотой, мужчина. Но боготворю-то я вас не поэтому. Собственно, боготворю-то я и не вас, как мужчину, а ваш самими небесами ниспосланный талант!».

      «Наверное, к этому мне еще надо привыкнуть».

      «Вот именно, Орест, – вернула себе не поддающийся французскому слуху славянский звук, – вот именно. Ко всему этому вам еще только следует привыкнуть: к тому, что рядом с вами импозантная, светская львица; что постепенно вы будете становиться все более мастеровитым, известным, а значит, и богатым. Но знаете, чем я отличаюсь от многих тысяч подобных светских львиц?».

      «Вы – первая, кого мне, сельскому парню, да к тому же, семинаристу, послал Господь».

      «Но