Десять кругов. Марина Шухарт

кругом, радуемся новому утру и очень-очень хотим в туалет.

      Игрушки, медикаменты, вода, средства гигиены – небольшое помещение пограничного пропускного пункта было заставлено, как небольшой склад.

      – Берите, что нужно, – сказал пробегающий мимо юноша, еще один, русскоязычный волонтер. Старики снова потянулись к воде. Дарвин поковырялся в стакане с цветными карандашами, посмотрел чужие картинки, но сам рисовать ничего не стал – постеснялся.

      – Еще досмотр будет, – вздохнула женщина, стоящая перед нами.

      – А как будет-то? – стала волноваться другая.

      – Говорили, будут чемоданы смотреть.

      И правда, таможенники тем временем попросили водителя открыть багажное отделение, проволокли к рамке сканера чей-то чемодан, изучили его.

      – Нам тоже нести? – стал спрашивать кто-то из толпы.

      Поляки замотали головой, что-то стали говорить, никто не разобрал. Один из наших водителей пояснил, используя в том числе разговорную, простонародную лексику:

      – Все, досмотр окончен, б…ть, документы уже могут вернуть, все в салон, из-за вас задерживаемся, б…ть!

      – Но мы в туалет…

      – Потом сходите, через два часа будет остановка!

      – Как это – через два часа? Мы столько ждали. Посмотрите, тут же дети…

      Кто-то стал показывать в том числе на Дарвина, который совсем испугался криков и прятался за меня.

      – Чуть что – сразу дети у них! – заругался водитель. – Мы стоим из-за вас.

      Этому странному диалогу изумился даже пограничник, тащивший к автобусу кипу наших документов. Встав перед водителем, как упрямый столб, он строго сказал:

      – Nie spiesz się, dzieci są tutaj! – и тоже показал на Дарвина.

      Краем глаза я видела, как возле автобуса какая-то женщина обнимает волонтера-бородача. И они друг другу бесконечно повторяют:

      – Dziękuję bardzo, дякую, спасибо! Dziękuję bardzo!

      Минут через двадцать, в уже уверенных лучах весеннего солнца, мы выехали на польскую землю.

      Вместе с этой, вполне реальной границей должна была быть пересечена и какая-то психологическая черта. Мобильный оператор переключился на роуминг, никаких оповещений о воздушной тревоге, гладкие дороги, указатели на смешном польском языке, от которого всегда щекотно где-то в переносице.

      Люди в автобусе зашевелились, скинули паническое оцепенение, заговорили между собой. Ко мне повернулась женщина, сидящая впереди, протянула конфету:

      – А как зовут вашего мальчика?

      – Дарвин, – сказала я, готовая к пояснениям.

      – Как ученого? Который писал про теорию эволюции?

      Вообще у меня есть несколько заготовленных вариантов истории, почему у Дарвина такое имя. И о том, как мы тянули записки из шляпы, а кто-то шутки ради написал «Дарвин». И о том, что альтернативный вариант имени был «Перкосрак» – в честь «Первой космической ракеты» и моей любви к научной фантастике. Но тут я ответила проще:

      – Нет, просто игла слов… Дар – как подарок, и «win» – как победа по-английски.