VHS. Леба Вафельникова

дуешь;

      – без лукавства – немыслимо крупный пузырь, обожжённый в печи для стекла;

      и он всей своей крупностью (цельный внезапно – вот отличье от круп,

      что понятно бы было, слова раз похожи) пускает, (отпу-), выпускает —

      отпускает устройство в твоей руке; – ты остаёшься на месте,

      губы так и застыли вулканом, крадущимся вслед пузырю,

      ты внимательно смотришь – что в этот момент происходит?

      ты внимательно смотришь и ждёшь, что теперь происходит

      и как это изменит пространство. Пузырь поднимается выше,

      и ещё, и вращается в искрах, возможно, касаясь

      потолка бурой арки, в которую прямо и без ухищрений заправил —

      я бы даже сказала не так, не заправил; вот слово точней – подоткнул —

      кто-то важный сюда этой площади край:

      и так – аккуратнее, тише; и так – всё сочится порядком,

      будто не было тех виноградин, которые в спешке

      или из-за неряшливо-

      сти растоптали поверх кладки го-

      сти самых древних царей. Поверх каменной кладки разгладили – ох, про-

      сти нас, хозяин! – гроздей пять, не меньше (бордовых, хрустящих, без косточек).

      Я люблю здесь гулять; хотя – я ненавижу

      здесь гулять; слишком много – я помню, как в детстве бесстыдно

      (и ещё раз, и снова) всех водят на площадь и в храмы, как будто специально

      подгадав время так, что мучительно скучно

      суждено стать,

      поскольку неясными – кем? – для кого-то, непонятно когда, и как долго, как страстно —

      вообще страстно ли? – обволакивать холм за холмом

      кто-то выстелил дуги брусчатки, дразнящей всё сущее,

      будто вязаный свитер, плед либо – из шерсти,

      от которой так чешется шея, так чешутся пальцы, безумеют рёбра;

      каждый сгиб тоже чешется, родинки чешутся – чешутся веки,

      и лицо, и ушей мочки чешутся – даже внутри

      то ли лёгкое, то ли желудок – всё ёжится; сыпясь, зудит и шипит; —

      вот и наш с тобой город

      испокон веков тянется сделать хоть что-то,

      но бессилен и стонет.

      (ты слышишь ли?) Время – за то время, друг другу что мы улыбаемся,

      мы, сбавив шаг до нуля здесь, как будто задумавшись

      об ушедшем, – привычно всей аркой смотрел город тихо

      на тебя и устройство в твоих пальцах, тихих и сдержанных;

      Он молчал и смотрел, как в ветрах пузырятся шары вроде ёлочных, —

      а они рассыпались на искры и блёстки, впритык вспрыгнув к арочной

      полукруглости свода.

      Как на диско-, – я жёлто сквозь смех промурлыкала, – теке?

      Шар, как в клубе на танцах? – мурлыкая, плавно

      я скрутилась, желтея, в усатую мягкость, полоски на мехе.

      Беззвучно и точно

      изогнулись шаги мои, и ветер замер.

      Замер, замерло всё остальное и блики

      на летящих планетах из жидкого мыла;

      как лимон, я лежу, всё сложив поудобней – локти, ноги, запястья, тень, шрамы и когти –

      под тепло своего же урчащего тела. Такое

      может длиться вот столько,