Метро 2035. Дмитрий Глуховский

Никуда они нас не бросили. Они-то бы не предали нас, народ. Тут они. В бункерах, которые рядом с нами. Вокруг нас. Это мы их предали. Забыли. И они вот от нас… Отвернулись. Но тут где-то… Ждут. Присматривают за нами все равно. Берегут. Потому что мы им – как дети. Может, их эти бункера – за стенами наших станций. А их туннели, секретные, – за стенами наших. Вокруг прямо идут. Следят за нами. И если мы заслужим… Спасение. То – вспомнят. Спасут. Выйдут из Метро-два и спасут.

      На дрезине попритихли, уставились на черный ходок, на беспросветный омут, зашептались.

      – А вот черт знает…

      – Х-херня это все, – зло бросил Артем. – Ересь! Был я в этом Метро-два.

      – И что?

      – И ничего. Туннели пустые. Пустые туннели и кучка дикарей, которые человечиной кормятся. Вот и все ваши Наблюдатели. Так что сидите тут, ждите.

      Спасут.

      – Не знаю, – добродушно хмыкнул свитер. – Рассказчик из меня не особо. Тебе бы послушать того мужичка, который мне все это дело изложил. Я прямо проникся!

      – Правда, что ли, людоеды? – уже у Артема спросил отец с кульком.

      Но тут дали свет.

      Охране в рацию пробурчали благословение. Дрезина чихнула. Скрипнули колеса. Поехали.

      Люди выдохнули, даже ребенок затих.

      Стали проплывать мимо темного ходка, заглянули с опаской.

      Ходок оказался подсобкой. Тупичком.

* * *

      Новослободская была одной нескончаемой стройкой. На свободном пути стоял караван, груженный мешками – песок, наверное, или цемент; таскали кирпичи, мешали бетон, капали стынущим раствором на пол, промазывали щели, откачивали воду с путей. Шумели добытые где-нибудь наверху обогреватели, гнали лопастями горячий воздух на сырую штукатурку. К каждому был приставлен охранник в сером.

      – Текёт, – объяснил свитер.

      Изменилась Новослободская. Тут когда-то были цветные витражи, и станцию держали чуть в сумерках, чтобы стекольная живопись ярче сияла. А по-наверх витражей раньше бежала двойная окантовка золотом, выделывая округлые арки; и пол тоже был в гранитную шашку, словно пассажир вступал на драгоценную шахматную доску, подаренную русскому царю персидским шахом… Теперь был всюду один цемент.

      – Хрупкая штука, – проговорил Гомер.

      – А? – Артем обернулся к нему: старик вот уже сколько молчал, странно было даже слышать его.

      – Был один знакомый. Сказал мне как-то раз, что на Новослободской витражи полопались давно, дескать, хрупкая штука. А я и забыл. Сейчас вот, пока ехали, все думал увидеть их.

      – Ничего. Вытянем, – уверенно сказал свитер. – Спасем станцию. Отцы могли, и мы сможем. Если войны не будет, все вытянем.

      – Наверное, – согласился Гомер. – Просто странное чувство. Я эти витражи не любил никогда, и Новослободскую-то не любил за эти витражи. Думал, безвкусица. А сейчас, пока ехал, все равно ждал их.

      – Может, и витражи восстановим!

      – Это вряд ли, – мотнул головой Артем.

      – А нет, значит, и хрен с ними! – лопнуто улыбнулся Леха. – Жизнь и без них