Младший сын. Илона Якимова

сложнее только в грехе. Им естественно подчиняться. Если, конечно, не брать в расчет Джоанну, той как раз невмоготу обычное женское ярмо послушания – и в этом ее особенная гордыня. Но в Маргарет, если приглядеться, не было присущего ей обычно солнечного света. Она как будто светила мне сквозь туман.

      – Ты хмуришься? Почему? Не из-за меня же?

      – Нет, конечно. Совсем не все неприятности в жизни случаются из-за тебя, Джон, – она улыбнулась. – Просто… нехорошее предзнаменование. Но я рассказала матери, помолилась, стало быть, все пройдет.

      – Какое?

      – А… – она, живая, как ртуть, казалась задумчивой. – Феи ручья нынче оставили хлеб нетронутым… Однако Джоанна права: помыться, переодеться не помешает. Едва ли ты понравишься ему с перемазанным лицом и в паутине, собранной со всех орешников Ист-Лотиана.

      Вряд ли я вообще ему понравлюсь – любым. Но что толку говорить вслух о том, что и так всем известно.

      Чуть приобняла опять, вздохнула, поспешила убрать руки – на нас смотрели, ухмыляясь, двое крупных парней, почти одинаковых с лица, хотя и не были близнецами. Мои другие братья, Патрик и Уильям… Вот же принесла нелегкая их домой!

      Я так явно помню себя десятилетним, стоящим на той лестнице, с перепачканным кровью лицом, что и посейчас иногда просыпаюсь ночью, ощущая на плече руку Маргарет. Хорошая память – порой очень большое несчастье, потому что ни боль, ни радость не меркнут, не тускнеют в душе.

      Мы успели и помыться с дороги, и переодеться в чистое – король прибыл в сумерках. Джеймс IV никак не мог бы уклониться от двусмысленной чести навестить своего самого могущественного сторонника – и самого опасного, если говорить о тех, что на свободе, конечно.

      Две возможности есть для благородного человека составить счастье своей фамилии: сместить короля либо приподнять того на своих плечах. Господин мой отец, Патрик Хепберн, в момент своего головокружительного взлета еще только лорд Хейлс и второй барон Дансайр, не стесняясь, воспользовался обеими. Он был хорошего рода, внук первого Дансайра и первого Хоума, добрая кровь приграничного разбоя и злая природа голодного волка, отнюдь не верной собаки, кипели в нем. Дед его Хепберн Дансайр стал комендантом Бервика еще в ту пору, когда город был наш, стал и комендантом крепости Данбар, и – нет дыма без огня в тех слухах – сердечным другом вдовой королевы Джоан Бофор. Дансайр и сын его Адам, мастер Хейлс, не сдали крепость Бервика Глостеру даже и тогда, когда город уже был захвачен англичанами, и только изменнический приказ Джеймса III заставил Хепбернов сложить оружие. Александр Хоум, хранитель Восточной марки, принял под крыло внука, когда тот остался старшим в роду. Новоявленный лорд Хейлс и барон Дансайр изрядно помотался по Приграничью, гарантируя собой вечный мир с англичанами, истирая язык и штаны на переговорах с ними же в Ноттингеме. Скоренько он поднялся не только до наследственного места в Парламенте, до шерифства в Бервикшире, но и до положения провоста Эдинбурга.