Маленький отель на Санторини. Юлия Набокова

долетают дразнящие ароматы мяса на гриле и греческих специй. В незаметную дверцу за углом мы входим в дом, из глубины которого доносятся оживленные голоса. Из небольшой прихожей мы попадаем в гостиную, где у стены высится темный комод, наподобие того, что я видела через окно в доме бабушки. Он накрыт вышитой салфеткой и тоже уставлен фотографиями семьи, еще одна большая фотография висит на стене. Но разглядеть их толком я не успеваю; сквозь раскрытые двери пустой гостиной Яннис выводит меня во внутренний дворик, где на свежем воздухе за накрытым столом сидит его семья.

      – А вот и Вероника, – объявляет он, произнося мое имя все так же, с ударением на «о». Но я уже привыкла. Мне даже кажется, что Вероника (с ударением на «и») осталась в Москве, а сюда приехала уже другая я – наполовину гречанка, которой больше подходит это иностранное имя.

      Люди за столом радостно галдят. Я обвожу их взглядом и приветствую:

      – Калиспэра!

      – Калиспэра! – восклицают они.

      Голова идет кругом – сколько же их тут! Больше пятнадцати точно – взрослые, дети разных возрастов от малышей до подростков. С края стола поднимается миловидная блондинка лет тридцати, пухленькая и голубоглазая.

      – Добро пожаловать, Вероника, – по-русски говорит она. – Я Ирина.

      Я с интересом разглядываю жену Янниса. Она довольно симпатичная, славянского типа, и выделяется на фоне черноглазых и темноволосых родственников мужа.

      – Не представляешь, как я рада встретить здесь того, кто говорит по-русски, – признаюсь я.

      – А я-то как рада! Кстати, не удивляйся, что тебя не пригласили в дом. Греки большую часть жизни проводят на улице, – кутаясь в плед, накинутый на плечи, поясняет Ирина.

      Мне очень хочется узнать ее историю – как она оказалась на Санторини и познакомилась с Яннисом, но тут меня окликает сухонькая старушка лет семидесяти пяти, которая выходит во двор из другой двери дома. На ней черное вдовье платье и косынка на голове. Ее морщинистое загорелое лицо сияет при виде меня, она что-то восторженно восклицает по-гречески, и я слышу имя Афины. Вряд ли она вспоминает греческую богиню. Мое сердце начинает колотиться чаще.

      – Ты очень похожа на свою бабушку Афину, – переводит Ирина.

      А старушка, доковыляв до нас, заключает меня в объятия и прижимает к мягкой груди. У меня перехватывает дыхание – как будто меня обнимает моя родная бабушка. Отстранившись, она заглядывает мне в глаза и называет свое имя:

      – Филомена.

      – Очень рада познакомиться, Филомена, – говорю я по-русски. И пока Ирина переводит, я жадно разглядываю ее сухую смуглую кожу южанки, выросшей у моря, и глубокие морщинки, похожие на трещины в сухой земле. У моей бабушки могли бы быть такие же. – Яннис сказал, вы с моей бабушкой были подругами?

      Филомена кивает и отвечает на греческом.

      – Мы были лучшими подругами. Но она никогда не говорила мне о тебе. – Филомена вопросительно заглядывает мне в лицо, и в ее выцветших карих глазах блестят слезы.

      – Я не уверена,