Семья Рин. Алла Мелентьева

на английском и французском. На этих языках велось преподавание в школе.

      Кроме того, мой постепенно спивающийся отец часто разговаривал со мной на английском. Не то чтобы я была его любимицей – он выделял меня чисто по принципу противоречия: раз я считалась самой незначительной в семье, то вот он и выбрал меня себе в соратники по отстранению от всех. Я думаю, по этой же причине он стремился привить мне привычку говорить на английском – чтобы расширить свое англоязычное пространство и создать заслон от экспансии шумного и нежеланного влияния русской жены.

      Я вспоминаю, как он вслух читает мне «Винни-Пуха», лежа на диване в гостиной. Я сижу на стуле рядом и слушаю со смешной серьезностью. Где-то на заднем плане мать вытирает пыль с мебели – она никак не могла привыкнуть, что это занятие для прислуги, – и, как обычно, что-то выговаривает то ли Анне, то ли Лидии.

      Отец забавно изображает персонажей из «Винни-Пуха». Я смеюсь.

      Отец откладывает книгу, берет бутылку, стоящую рядом с диваном, отхлебывает и спрашивает тоном экзаменатора:

      – Как тебя зовут, дитя?

      Я с готовностью отвечаю, произнося свое имя на русский манер:

      – Ирина Коул!

      – Нет! Ответ неверный!

      Я спохватываюсь и произношу свое имя на английский лад:

      – А! Ирэн! Ирэн Коул!

      – Нет! Твое имя – Айрини! – торжественно говорит отец.

      – Айрини?.. – заинтригованно повторяю я.

      – Так звали даму в книге одного английского писателя – Айрини. Это дама из высшего света! Она была загадочная и превосходная! – поясняет отец.

      То, что отец удостоил меня сравнением с какой-то дамой из высшего света, приводит меня в восторг.

      – Ого! Загадочная и превосходная! О, я тоже буду такой! – восклицаю я.

      Отец и мать поженились по любви, но к моему рождению эта любовь прошла. Тогда я, конечно, не понимала их отношений. В них, по-видимому, было довольно много житейской грязи, но, пока не доходило до открытых стычек, у родителей хватало ума с грехом пополам держать свои счеты подальше от детей.

      У отца была любовница-китаянка. Моя мать давно смирилась с наличием китаянки, но не могла смириться с тем, что он делал этой женщине щедрые подарки, оттягивая, таким образом, деньги от семейного бюджета. Думаю, что отношения моих родителей можно было бы назвать бесконечным нейтралитетом, при котором мать и отец почти не разговаривали друг с другом. Нейтралитет изредка переходил в недолгое семейное благоденствие, но чаще нарушался скандалами и сценами со слезами и рукоприкладством – обычно из-за денег.

      Я вспоминаю, как я, маленькая девочка, просыпаюсь от приглушенного шума в гостиной, вскакиваю и бегу туда. Притаившись у дверей, я с детским ужасом наблюдаю, как растрепанная мать пытается что-то вырвать из рук отца.

      – Негодяй! Я так и думала! Ты уже и до этого скатился! – страстно обвиняет мать.

      – Уйди с дороги, – коротко говорит отец.

      – А те деньги? тоже пошли этой шлюхе? А дети пусть с