Полет шершня. Кен Фоллетт

терпеть не могу, но что они могут сделать с семьей, которой принадлежит самый крупный банк в Дании?

      А вот это, на взгляд Харальда, был сущий вздор.

      – Нацисты могут сделать все, что взбредет им в голову, тебе пора бы это понять! – наставительно произнес он.

      – В самом деле? – холодно отозвалась Карен.

      Харальд понял, что обидел ее. Он хотел было рассказать о том, что произошло в Мюнхене с дядей Иоахимом, но тут в гостиную вошла фру Даквитц и разговор пошел о «Шопениане», которая готовилась к постановке в Датском королевском балете.

      – Мне нравится музыка, – сказал Харальд, который слышал ее по радио и мог сыграть некоторые отрывки на пианино.

      – Вы видели этот балет? – спросила фру Даквитц.

      – Нет.

      Был соблазн, конечно, намекнуть, что балетов он видел множество, только этот как-то случайно пропустил, но Харальд подумал, что перед такими людьми выставляться глупо.

      – Правду сказать, я никогда не был в театре, – признался он.

      – Какой ужас! – высокомерно произнесла Карен.

      Фру Даквитц бросила на нее осуждающий взгляд.

      – Значит, Карен должна вас туда сводить, – заявила она.

      – Но, мама, я занята! – вскинулась Карен. – Я разучиваю главную партию!

      Харальда это резануло, но он понял, что так Карен наказывает его за менторский тон в обмене репликами про нацистов.

      Он допил до дна свой бокал. Горько-сладкий привкус коктейля ему понравился, и после первого глотка как-то сразу сделалось веселей… но, возможно, именно потому им и овладела беспечность.

      «Думать надо, что говоришь. Не следовало поучать Карен».

      Теперь, когда девушка вдруг обдала его холодом, стало ясно, до чего она ему нравится.

      Горничная, которая разносила коктейли, объявила, что ужин подан, и распахнула створки двери в столовую. Там все расселись, заняв один конец длинного стола. Харальду предложили вина, но он отказался.

      Угощали овощным супом, треской под белым соусом и ребрышками барашка с подливкой. Еды было вдоволь, несмотря на военные ограничения в рационе, и фру Даквитц объяснила, что провизия большей частью выращивается в поместье.

      За ужином Карен не сказала Харальду ни единого слова, обращалась сразу ко всем, и даже когда он задал ей прямой вопрос, отвечая, смотрела на всю компанию. Харальда это ранило. Лучше девушки он никогда не встречал, и пожалуйста, часа не прошло, как впал в немилость!

      Отужинав, они вернулись в гостиную, где был подан настоящий кофе. Харальд удивился, где это фру Даквитц его покупает. Кофе на вес золота, и уж в датском саду его точно не вырастишь.

      Карен вышла на террасу покурить, и Тик пояснил, что родители старомодны и предпочитают не видеть девушек с сигаретой. На Харальда такая искушенность – надо же, пьет коктейли и курит! – произвела немалое впечатление.

      Когда Карен вернулась, господин Даквитц уселся за рояль и принялся перебирать ноты, стоящие на пюпитре. Фру Даквитц встала у него за плечом.

      – Бетховен? –