Полет шершня. Кен Фоллетт

Кирке, – успокаивающе произнес Хейс, – я знаю, твои чувства задеты, но это не может быть основанием для невежливости. – Он обвел взглядом зал и кивнул одному из учеников. – Да, Бор?

      – Как вы думаете, господин Аггер, могла бы философия герра Гитлера, философия национальной гордости и расовой чистоты, принести пользу, если применить ее здесь, в Дании? – Отец Вольдемара Бора был известный датский нацист.

      – Возможно, некоторые ее элементы, – уклончиво отозвался Аггер. – Но Германия и Дания – разные страны.

      «Разве это ответ? – сердито подумал Харальд. – Отговорка! Неужели у Аггера недостает духу сказать, что гонения по национальному признаку – зло?»

      – А не расспросить ли нам господина Аггера о повседневной работе ригсдага, членом которого он является? – просительным тоном произнес Хейс.

      Тут поднялся Тик. Самодовольный тон Аггера допек и его тоже.

      – А вы не чувствуете себя там марионеткой? – спросил он. – В конце концов, нами правят все-таки немцы. То, что вы делаете, только видимость.

      – Нашей страной продолжает руководить наш датский парламент, – ответил Аггер.

      – Да. Поэтому надо стараться, чтобы тебя не уволили, – пробормотал Тик.

      Те, что сидели поближе, услышали и рассмеялись.

      – Продолжают существовать политические партии – даже коммунистическая, – продолжил Аггер. – У нас есть наша полиция и наши вооруженные силы.

      – Но стоит ригсдагу сделать что-то, с точки зрения немцев, непозволительное, как его в ту же минуту прикроют, а полицейских и армию разоружат, – возразил Тик. – Выходит, то, чем вы занимаетесь, – просто фарс.

      – Прошу не забывать о приличиях, Даквитц, – с раздражением произнес директор.

      – Ничего страшного, Хейс, – вежливо улыбнулся Аггер. – Мне нравится, когда живая дискуссия. Если Даквитц считает, что наш парламент бесполезен, пусть сравнит условия, в которых живем мы, с теми, в которых находится Франция. Благодаря политике сотрудничества с немцами, которую мы избрали, жизнь рядовых датчан устроена значительно лучше, чем это могло быть.

      Харальд потерял терпение. Он встал и, не дожидаясь, когда Хейс даст ему слово, осведомился:

      – И что, если нацисты придут за Даквитцем? Что вы тогда посоветуете? Дружеское сотрудничество?

      – С какой стати они придут за Даквитцем?

      – А с той же, с какой пришли за моим дядей в Гамбурге, – потому что он еврей.

      Аггер впервые выказал признаки раздражения.

      – Оккупационные силы демонстрируют полную толерантность в отношении датских евреев.

      – Это пока, – возразил Харальд. – Но что, если они изменят свое отношение? Предположим, решат, что Тик точно такой же еврей, как мой дядя Иоахим? Что вы нам посоветуете? Должны мы отступить в сторону, когда они придут и схватят его? Или стоит организовать сопротивление, чтобы подготовиться к такому повороту событий?

      – Лучшая линия поведения – позаботиться о том, чтобы у вас никогда не возникла необходимость принимать