Чертополох в сверкании дождей. Книга 2: 70-е годы. Фирдауса Хазипова

на бетоне. Сижу на корточках, разравниваю с краю, Минсылу – середину. Позади меня Альмир произнес:

      – Так хорошо здесь железили бетон.

      Я подняла голову.

      – Это ты здесь, оказывается, работаешь. Хорошо делаешь, лучше, чем там, – он указал на работу Минсылу и Тамары.

      Мне стало неловко: они так хорошо работают, а он так нетактично сказал.

      На небе облака плывут куда-то, гордые, белые, и подолгу стоят над Приютово, оживляя унылый пейзаж. Весь июль был жарким. Травы нет, лишь торчат из земли сухие, колючие, желтые стебли ниже мизинца. Деревья зеленые, но зелень их усталая, чахлая, пыльная. Сушь. Коровы и овцы отпечатывают следы на пышном черноземе и жалобно мычат, блеют. Урожай будет плохой в этом году. На землю смотреть больно. В последние дни дуют в Приютово холодные сильные ветра.

      31.07. Летит время, и жаль, что уходит лето вместе с жаркими днями, веселыми песнями друзей, с улыбками и смехом в тесном интернациональном кругу. По дороге на обед я спросила у Ингрид:

      – Ты будешь мне писать?

      – Ya, ya. Конечно. Музыка. Один интерес.

      – И еще общий интерес: мы будущие педагоги. Будем присылать друг другу песни.

      – Хорошо. Очень хорошо.

      Она протянула руку, я пожала ее. «Дружба». Как радостно чувствовать руку друга, видеть улыбку и взгляд.

      Работала на бетоне сосредоточенная. Вероятно, со стороны выглядела обиженной. Рафинад даже спросил, что со мной. А немецкие друзья подходили и руками показывали: «Улыбнись». Рядом остановился Гарри, высокий, неуклюжий, голубоглазый, с широкой детской улыбкой. Галантно наклонился:

      – Как жизнь?

      – Хорошо, – улыбнулась я. – А как у тебя настроение?

      Он вопросительно взглянул на Алсу. Она перевела, и он, засияв, ответил, что хорошее.

      Машин с бетоном не было. Мы встали в кружок и запели, вернее, заорали песни. Предводительствовал Рафинад. Как начнет своим басом выводить: «Из-за острова на стрежень», мы падаем со смеху…

      В корпусе неожиданно потемнело. И сразу торопливо полил мелкий дождь. Когда мы вышли из цеха, на улице вовсю хлестал ливень с молнией и громом. Вдыхаем воздух, со смехом бежим к вагончикам, кругом лужи, грязь и наши счастливые неумытые рожи. Умываться побежали прямо в спецовках. На ужин оделись кто как. Парни в сапожищах и закатанных штанах, ноги у парней торчат, как палки. Сонька в длинном коричневом плаще и клеенкой на голове. В столовую влетели мокрые, веселые. Сережка где-то упал, снял брюки и пришел в макинтоше, и ноги торчат голые. В таком же виде примчались к Дому культуры. За кулисами я увидела Генку: пришел послушать. Выстроились на сцене. Ингрид затащила меня к себе поближе – вместе поем вторым голосом.

      Раздвигается занавес, и знакомое ощущение охватило, когда глянул из темноты зал десятками светлых лиц. Немецкие друзья удивительно чувствуют ритм и характер песни. Невольно заряжаешься их настроением и начинаешь вместе с ними отсчитывать такт, и хочется быть такими же веселыми, свободными и беспечно напевать. Удивительное чувство любви охватывает именно