Сонъ какъ мѣра пониманiя. Денис Рубцов

гдѣ солдаты, были и дѣти.

      Сдѣлавъ операцію, немедля, всѣ сняли съ себя вину.

      – Не всё, не всё можно извлечь.

      Она посвятила меня въ мистерію, извѣстную ей одной. Мистерію предутреннихъ исполиновъ, приходящихъ на мигъ въ тотъ тёмный часъ, когда всё безпробудно. Ихъ руки, проскальзывая, не могли помочь ей. Но ощущалась сила.

      Это былъ одинъ единственный день, а потомъ Сталинъ, получивъ, прочёлъ ея письмо. Изъ динамиковъ рѣзало рѣчью о смерти вождя, и плакалъ народъ. Народъ, потерявшій страхъ. Народъ, боящійся свободы.

      Въ тишинѣ её изнасиловалъ врачъ и, второпяхъ застегивая ширинку, исчезъ. Немедля, на площадь, на общее собраніѣ.

      Край полупустынныхъ задворковъ съ тщательнымъ отсутствіемъ иллюзій. Сестра считала шахту раемъ, а шагъ въ неё былъ прыжкомъ къ свободѣ. Шахта за госпиталемъ со временемъ стала использоваться, какъ общая могила, гдѣ горы труповъ пересыпали хлоромъ и запахъ гнили истекалъ зловоніемъ.

      Туда на телѣжкѣ я отвезла её. Отвезла я, но она сама стянула себя въ бездну; прыжкомъ въ мѣсиво.

      – Тогда страна оплакивала отца народовъ?

      – Тогда же надъ шахтой отстроили псарню, какъ надгробіе надъ несуществующей сестрой.

      Словно вѣтромъ касаться

      У тополей много обычныхъ листьевъ, но если взять лишь одинъ опавшій, прикоснуть къ ладони – будетъ совсѣмъ по-другому. Или брать въ руки открытку съ поздравленіями, или дотрагиваться до женской груди.

      Непріятной кислотой, оставшейся отъ лѣта, звѣздами пахнетъ.

      – Не хмурься.

      – Не буду.

      Хлёсткіе удары въ колоколъ и можно считать, что міръ преобразился. Вотъ къ концу осени и подавно чище станетъ.

      – Куда ужъ тамъ.

      – Точно-точно. Увидишь, удивительно станетъ.

      Пѣсни птицъ и чиханіе котятъ, горькій кофе и затхлое мясо. Взять книгу, попробовать на ощупь. Такъ можно и садовое яблоко покрутить; спѣлое.

      – Можно до губъ?

      – Тихонько.

      – Очень тихо.

      – Не робѣй.

      – До губъ.

      Оттолкнутся и взлетятъ. Отъ земли къ землѣ паря, отъ тепла къ теплу ровно крича. Птицы – онѣ вѣдь, пожалуй, везучія – у нихъ своя награда.

      Восковыя свѣчи и ночью асфальтъ, крупный у моря песокъ и ея бёдра. Просто красивыя.

      – Тихонько.

      – Помню.

      – Оно вотъ.

      – Вѣтромъ.

      Терпко

      Самую чуть, но чай отличается. Разнится вкусомъ воды и лимонностью карамели, что вприкуску. Совсѣмъ не похожа и заварка съ плавающими листочками поверхъ.

      Жить загородомъ, ходить по обмелѣвшему берегу съ трупами сорокъ и берёзовой корой.

      На тополяхъ сосѣдняго берега пожелтѣла листва, пожелтѣли берёзы, пожелтѣла трава, и только полынь оставалась полынью.

      Въ сосѣдней комнатѣ спитъ дѣвушка съ маленькой грудью. Спитъ ея улыбка, похожая на нѣкогда видѣнную чью-то. «Чью-то» – есть въ этомъ отъ аристократіи.

      – Въ сосѣдней комнатѣ спитъ дѣвушка съ маленькой Чьюто.

      –