Синдром пьяного сердца (сборник). Анатолий Приставкин

для пробы. Не хватило. Взяли еще… А там уже пошло без счета…

      Как говаривали в старину многоопытные предки: вали кулем, посля разберем! И валили. И валились… Те, кто не мог передвигаться на своих двоих, ползли к складу по-пластунски, наливались лежа, а посуду швыряли в море, чтобы хоть раз заносчивые японцы тоже понюхали, чем же пахнет русская гульба!

      Потом была долгая разборка… В дивизионе, в штабе, в партийных, прочих кабинетах. Доставали до печенок, грозили страшными карами… Но все вдруг спустили на тормозах…

      Ну а кого прикажете судить, если экипаж лучшего в Тихоокеанском флоте корабля, во главе с его боевым командиром, вывозили бездыханным на санитарном транспорте.

      Но их не только жалели, им завидовали. Эти несколько суток для них были наполнены счастливым бытием и могли бы вспоминаться как лучшие часы жизни.

      Ведь не просто пили да упились, а – сгорели!

      Угорелые пьянки на Руси и прежде были не редкость.

      Мой отец с восторгом описывал многодневную свадьбу одного сельчанина, в родной деревне, когда выпито было с десяток ведер и двое его дружков сгорели, а он, отец, уцелел… Его заставили жрать теплый навоз…

      Отец гордо добавлял: «Двое сгорели! Такая была свадьба!»

      Ну а тут отделались легко: команду госпитализировали, и уже через полгода Поленов проходил реабилитацию в лучшем санатории в Ливадии, и было ему наказано навсегда забыть, как она выглядит… выпивка. Иначе, говоря морским языком, пойдет он на дно.

      Так объявил ему лечащий врач. Он не пугал. Лечение предстояло долгое. Но происходило-то оно в Крыму, где как раз много пьют. И тогда, по наблюдениям сметливой Людочки, Поленов пустился по здешним кабакам с намерением почти что невинным: он стал угощать других.

      По совету Людочки, а парикмахеры, как и таксисты, психологи, в следующий же «заплыв» в кабаки я не столько потреблял марочные вина, сколько наблюдал за Поленовым. Он же, как всегда, был шумен, говорлив и без конца подливал нам винцо… Но вдруг затихал и сосредоточивался на ком-то из гостей, следя напряженно за каждым его глотком, глаза его при этом останавливались, а губы, а язык, а горло сопереживали пьющему, даже кадычок двигался в такт с чужими глотками… И когда гость допивал до конца, Поленов блаженно откидывался и покрывался легким румянцем… Глаза его медленно пьянели…

      Я бы не поверил, если бы не был свидетелем, как совершенно трезвый Поленов «косел» у нас на глазах, становясь и шумней, и раскованней, и, по-моему, лучше.

      Закончился срок, и наша теплая компанийка разъехалась. Улетел и Поленов на свой Дальний Восток, в город Корсаков, где находилась военная база. Но связь не прервалась, переписывались, а раз-другой Поленов приезжал в Москву.

      Останавливался у Людочки, а когда она умерла – мы узнали об этом от ее подруги, больше, как выяснилось, у нее на целом свете никого не было, – дали телеграмму Поленову, чтобы немедля вылетал. Мы считали, что он был причастен к Люде, к ее жизни. Но он не приехал. Своих неприятностей, как объяснял потом, выше головы.

      Там,