Хоровод. Валерий Антипин

но хотя бы изменить направление.

      Наёмник мысленно представил идущего за стенами нежилых домов человека в плаще. Шагает и не оглядывается, а зря. Слишком уверен, заелся и размяк.

      «У него в запасе пять минут», – высчитал для себя наёмник.

      Бомжи шептались, что-то обсуждали, и думается, веселились.

      – Чего ты мне… тут толкуешь, – заговорил один из них. – Были бы умными не сидели сейчас у помойки, не жевали объедки и не пили бы разбавленную гадость из бутылочек. От неё и слепнут, и глохнут, и дёсны опухают. Я про почки не упомянул, вы и сами об этом знаете.

      – Пойду завтра и заявление напишу, – сказал сидевший на ящике из-под овощей обросший мужик.

      – Куда? – спросил третий.

      – В прокуратуру.

      – Паспорт нужен, документы какие, а у тебя, их нет. Украли их или забыл где? – ввязался в разговор ещё один бомж.

      – Заявлю о пропаже, – защищался Сергеевич.

      – Заяви, заяви! – ухмыльнулся в свитере с дырами и кепке худощавый бомж.

      – И заявлю! В суд подам иск, комнату отсужу и в контору по трудоустройству обращусь.

      – А ты прямо сейчас иди, – засмеялись над ним собеседники. – Ждут тебя там. Вот тебе и паспорт, и комната твоя, работа… Живи Сергеевич по-человечески и не таскайся по помойкам. А то до тебя никто до этого не додумался!

      – Вытурили тебя из жилья, работы, про пособие забыли, а ты не попросил. Чего раньше в суд не обратился? – спросил худощавый.

      – Почему, почему… боялся.

      – Боялся он. На вот, колбасы пожуй.

      Сергеевич взял, но разглагольствовать не прекратил.

      – А… уеду из города. Паспорт получу и уеду.

      – Опять он нудит! Ешь, давай.

      – Поедем все вместе! Скажем так мол, и так, горе у нас случилось. Мы вроде и непричастны, пострадавшие, к государству не принадлежим, а хотелось бы. Пользу можем приносить, не больные ещё. А, мужики!

      Они повздыхали. Завтра об этом поговорят, идти или не идти. И чего идти, они привыкли уже слоняться, ночевать в подъездах, спать на рваных тряпках и к холоду тоже привыкаешь. Ни о чём не беспокоишься, не задумываешься, а начнёшь думать, прошлое ворошить и о справедливости вопрошать, совсем плохо становится. Да и не ошибки это вовсе, а жадность чья-то проросла, и доверчивость их погубила, извела. Опомнились они, но поздно, тогда уж в бомжей превратились. И нет у них никого, и желания вернуться к нормальной жизни. А какая она – это нормальная жизнь? Они уже и не помнят, забыли.

      Постояв с минуту, наёмник пошёл, думая и о таких скитаниях, в которых есть и свои прелести без налогов и обязанностей. Что-то их привело сюда – в эти трущобы, к лохмотьям, перекусам у костра и неверию. Когда-то у них были дома, семьи, дети. Теперь они на обочине рассуждают о бытие и каждый по-своему.

      Надо было свернуть Игорю Львовичу шею и разломить череп о бетонный угол колонны, но он хотел убедиться в том, что тот пришёл один. Никто его не караулит и не страхует. Убедился,