На берегах Невы. На берегах Сены. На берегах Леты. Ирина Одоевцева

стихов «Четок». В них непременно встречалась несчастная любовь, муж, сын или дочка. Ведь в «Умер вчера сероглазый король» говорилось о дочке.

      Так, семнадцатилетняя Лидочка Р., краснея и сбиваясь, читала высоким, срывающимся голосом перед Гумилевым, царственно восседавшим на кафедре:

                                  Сердце бьется медленно, устало,

                                  На порог я села на крыльцо.

                                  Я ему сегодня отослала

                                  Обручальное кольцо.

      Лицо Гумилева выражает удивление. Он пристально вглядывается в нее.

      – Никак не предполагал, что вы уже замужем. Позвольте узнать – давно?

      Лидочка Р. еще сильнее краснеет.

      – Нет. Я не замужем, нет!

      Гумилев недоумевающе разводит руками:

      – Как же так? Помилуйте. Кому же вы отослали кольцо? Жениху? Любовнику?..

      Лидочка закусывает нижнюю губу в явном, но напрасном усилии не расплакаться и молчит.

      – А, понимаю! – продолжает Гумилев. – Вы просто взяли мужа, как и крыльцо, из ахматовского реквизита. Ах вы бедная подахматовка!

      «Подахматовками» Гумилев называл всех неудачных подражательниц Ахматовой.

      – Это особый сорт грибов-поганок, растущих под «Четками», – объяснял он, – подахматовки. Вроде мухоморов.

      Но, несмотря на издевательства Гумилева, «подахматовки» не переводились.

      Уже не Лидочка Р., а другая слушательница самоуверенно продекламировала однажды:

                                          Я туфлю с левой ноги

                                          На правую ногу надела.

      – Ну и как? – прервал ее Гумилев. – Так и доковыляли домой? Или переобулись в ближайшей подворотне?

      Но, конечно, многие подражания были лишены комизма и не служили причиной веселья Гумилева и его учеников. Так строки:

                                  Одною болью стало больше в мире,

                                  И в небе новая зажглась звезда… —

      даже удостоились снисходительной похвалы мэтра.

      – Если бы не было: «Одной улыбкой меньше стало. Одною песней больше будет», – прибавил он.

      Мы с Гумилевым часто ходили гулять не только летом, но и осенью, и даже зимой.

      В Летнем саду мы бывали редко. Летний сад был гораздо дальше, хотя в то время мы «расстоянием не стеснялись». Сейчас кажется совершенно невероятным, что мы, преодолевавшие не меньше пятнадцати верст в день, еще находили силы для прогулок – силы и охоту.

      Таврический сад. Снег скрипит под ногами. Как тихо, как безлюдно. Мы одни. Кроме нас, нет никого. Ни у кого нет ни времени, ни желания гулять. Только мы и вороны на снежных деревьях.

      Гумилев читает свои стихи:

                                       Все чисто для чистого взора.

                                       И царский венец и суму,

                                       Суму нищеты и