Противостояние. Романы. Юлиан Семенов

грузин есть л-лучше.

      – Там было только это. Что, оно тебе не нравится?

      Садчиков усмехнулся:

      – Д-да нет, н-ничего…

      Потом приехал Коваленко из соседнего отдела.

      – Как дела? – спросил он. – Наши волнуются.

      – Пока неизвестно.

      – Это что, вы пили?

      – Мы.

      – С ума сошли!

      – Почему? – удивился Костенко.

      – Ну, все-таки милиция… Решат, что мы все алкаши…

      – Черт с ними. Пусть т-только Вальку спасут.

      – А что говорят?

      – Ничего не говорят. Как там Прохор?

      – Его Чита топит, а Сударь молча помогает. Пока лягается, но дело-то ясное, вы его с поличным взяли.

      – Не мы, – поправил Садчиков, – а Р-росляков.

      – Значит, вы, если Росляков.

      Врач-анестезиолог заглянула в лицо Рослякова и сказала скучным, обычным своим голосом:

      – Больной порозовел.

      Ассистент, «сидевший» на артерии, открытой для переливания крови, в случае если катастрофически упадет давление, тоже сказал скучным голосом:

      – У больного действительно заметно порозовело лицо.

      Профессор сказал:

      – Он не больной, он раненый. Ясно вам?

      – Ясно, – отозвалась анестезиолог.

      И все в операционной улыбнулись.

      – У парня мускулатура, – сказал профессор, – совершенно смертоносная для дам. Вообще-то, мне всегда было непонятно, почему женщины так падки на мышцы, Галочка, почему?

      – Мой муж худ как палка.

      – Ну это, я думаю, вы его довели с вашей строптивостью.

      – Спасибо.

      – Ешь тя с копотью, – удивился профессор, – и она еще обижается, вы слышите?!

      Он затянул нитку, бросил иглу и отошел в сторону. Затем он поднял руки, и хирургическая сестра стала стаскивать с него перчатки и халат.

      – Гоп со смыком это буду я! – пропел профессор и заметил: – Галочка, вы как жена сыщика должны знать эту песню. Ее кто поет: жулики или милиционеры? Я всегда путаю.

      – Ее поют жулики.

      – Ничего мотив, – сказал профессор, – а слова – так просто поэзия. Идите звоните вашему благоверному.

      Галина Васильевна сняла маску и халат, стянула с себя перчатки и присела на краешек табуретки, чтобы прошла дрожь в ногах. Она видела затылок профессора; она видела, как кровь уходила теперь вверх – от шеи к затылку, и она понимала, как трудно далась ему эта операция, дерзкая и виртуозная, на почти безнадежном сердце.

      Выглянув в коридор, она сразу же увидела Садчикова среди восьми мужчин, сидевших на скамейках. Он сидел, вытянув длинные ноги, и курил, низко опустив голову. Галина Васильевна подошла к нему и сказала:

      – Здравствуй, родной. Он жив.

      Что-то неуловимое, но понятное ей прошло по лицу Садчикова, она погладила его по щеке и присела рядом.

      – Он уже говорит? – спросил Костенко.

      – Он еще под наркозом. Но теперь все в порядке.

      А потом, когда все смеялись и рассказывали что-то наперебой, мешая друг другу, в приемный