Дада. Виталий Шведченко

мере, две дюжины опасных знакомцев, посещавших все крупные премьеры, – но быстро отступил, и вот почему. Оказалось, Рита пригласила его на свой дебют, чему он, конечно, обрадовался, – он-то был уверен с самого начала знакомства, что по ней плачет сцена. Но тут же выяснилось, что дебют весьма своеобразный. По скрипту она должна была в течение трех часов стоять нагишом на сцене, окруженная витками колючей проволоки. Постановка, похоже, авангардная. Он смутился. Он был не против три часа наблюдать обнаженную Риту (своеобразное превью), но наличие других зрителей его крайне раздосадовало. Рита увидела его смущение и успокоила – остальные артисты тоже будут au naturel. Розанов изумился – постановка задумывается еще более прогрессивная, чем он сначала вообразил. Осталось поинтересоваться, не надо ли будет раздеваться зрителям. Потом, правда, выяснилось, что на гениталиях артистов все же будут какие-то ленточки.

      Однако в день премьеры судьба преподнесла ему скверный сюрприз. Приехал Макс, упомянутый прежде младший брат жены, то бишь Розанову шурин. Он приехал с утра, и все засуетились по дому. Тома, волоча мимо пустой чемоданчик, протараторила, что забыла предупредить его. Розанов в замешательстве еще ходил по квартире, не понимая, о чем его забыли предупредить, и не понимая, надо ли и ему тоже собираться. Макс заметил это и обратился лично: «А ты что, в пирамиду не поедешь?»

      Замешательство от этого только возросло. Тут надо подробнее сказать про Макса. Максим Генрихович Гафт был для Розанова человеком особенным. В семье Томы он был единственным настоящим бизнесменом. По темпераменту, по манере держаться, – что-то среднее между героем и проходимцем. Сложно выразиться. Еще на свадьбу с Томой, в незапамятные времена, Макс умудрился принести в подарок ящик дефицитного заграничного шампанского. Такой марки никто раньше даже не слышал. А он тогда был еще простым студентом. Наделенным, как видно, от природы чрезвычайной способностью добиваться своего. У него был несгибаемый характер в сочетании с какой-то потусторонней удачей и чуйкой, интуицией хищника. Даже Леня не знал и половины его связей и занятий и мог только догадываться о его реальном влиянии. Говорил он тихо, кротко. А погруженный в раздумия о делах, часто, ритмично, непременно мягко и не спеша сжимал и разжимал кулаки. Макс в Томе души не чаял. По возрасту он был младшим, но по их отношениям он всю жизнь был за старшего. Так было всегда, но особенно проявилось когда умерла их мать, которая вырастила их обоих. Именно Макс выбил для сестры рекомендации обкома с которыми она поступила в университет. И Макс, будто отец для своей сестры, не принимал Розанова в качестве ее ухажера. И Розанов очень долго завоевывал доверие Макса, на это ушли годы. За эти годы Леня и привык то ли заискивать, то ли бояться. Потакать каждой прихоти, не дай Бог, – вызвать какой конфуз. А позднее, мало того, добившись-таки этого заветного доверия, он только еще сильней посадил себя на этот крючок, когда Макс специально расчистил в захваченной им серыми методами