У зеркала. Олег Николаевич Скрынник

календарь и расписывает на нём шариковую ручку. И лишь после всех этих манипуляций на моём листе появляется заветная загогулина.

      Выйдя в коридор, попадаю в поток студентов, который выносит меня из корпуса. Конец занятий! Ура.

      Так вот какая у него машина. Малиновая «девятка». Неплохо. Во всяком случае, ему идёт. Увидел! Надо же. А я вот тебя совсем не вижу. Не повернуть бы случайно голову… Ну, не ешь меня глазами, мальчик! Это же невозможно… В ближайшие две недели вместо меня будешь созерцать Ирину Юрьевну. Дай бог нам обоим опомниться за это время.

      -– А «Макароныча» уже нет. И сегодня не будет.

      Лидия Петровна, секретарь Эпштейна, весело вскинула на меня свои слегка раскосые глаза. Вечная Лидия! Наверняка помнит, как мы, ещё студентами, толпились тут, пытаясь «на халяву» получить зачёт.

      Улыбаюсь ей в ответ как старая знакомая.

      –– Да, может быть, мы решим и без Марка Ароновича. Мне просто хотелось бы узнать, кто от вас едет в Нефтекупино.

      –– Конечно, решим! Это я еду, – раздаётся за моей спиной бодрый голос и, обернувшись на него, я вижу расплывшуюся в улыбке физиономию однокурсника Лёшки Стадника.

      –– Стадник! – обрадованно восклицаю я, на мгновение даже позабыв про своё левое веко. – Ты здесь какими судьбами?

      –– Что значит, «какими судьбами»! Я здесь работаю. Уже целую неделю!

      Ловлю себя на том, что обнимаю его слегка раздавшуюся фигуру. Ах, Стадник! Если б ты знал, как кстати ты мне сейчас.

      За немытым стеклом ранние зимние сумерки, перед ним – четыре отполированные временем полки. Входная дверь отъезжает со стуками и стонами, и в купе вваливается пожилая пара. Ох, успели. Здравствуйте, молодые люди. Будьте добры, помогите поднять наверх эти чемоданы. Спасибо. Молодой человек, не уступите ли нам нижнюю полку? Что? У вас и так верхняя? Как жаль…

      –– Я вам уступаю свою, – говорю я как можно спокойнее.

      –– Ой, что вы! – машет руками «сам». – Я ещё могу вскарабкаться. Не такой уж я старый. Правда, мать?

      –– Об этом не может быть и речи, – отчеканиваю я из-под приспущенного века, и всё вокруг умолкает на мгновение, после чего тишина взрывается возгласами благодарности.

      Не надо благодарности. Ещё неизвестно, кто кого должен благодарить.

      –– Пойдём, покурим, – предлагаю я, и Стадника это не коробит. Хорошее начало.

      –– Конечно, я мог после армии сразу ехать домой, – продолжает он начатый ещё в купе разговор. – Да соблазнила романтика. Этот вербовщик так всё расписывал: тайга, Енисей, рыбалка и всё такое. Вот я и клюнул. Сначала мне понравилось. А потом…

      Он всё время говорит «я», «мне», хотя на безымянном поблескивает кольцо. Это мне тоже нравится. Но слишком уж увлечён рассказом. Сейчас мы выкурим ещё по сигарете и уйдём. И ничего не будет…

      Я беру быка за рога.

      –– А я тогда смотрела-смотрела на тебя, и мне ужасно хотелось вот так подойти и поцеловать…

      Где, когда смотрела, и было ли это вообще, – я не помню. Но ему не до уточнений, поскольку вслед за словами