Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений. Вячеслав Шаповалов

стёрлись, лозунги забылись,

      мир вымер, очужели города.

      …Ковчег-планета. Выпускают пар —

      семь чистых пар и семь нечистых пар.

      Бастилии порушим, с нами Бог,

      наш день велик, хотя и век убог! —

      срифмуем клиповое либерал

      попарно с «убивал» и «умирал»!

      …Бивариантны сыскарей труды,

      надежд стигматы и галош следы,

      кенедианты в старом водевиле,

      рейганомонстры, шляпы крокодильи,

      андропофаги с черепом во рту —

      все бдят: – Евреи тут не проходили?

      – Дык вон они, отплыли поутру!

      …Ковчег-авианосец. Пекло вод.

      Зад – pussy, но в межбровье – кукловод.

      Два игрока склонились над доской.

      Упали веки. Восковые лица.

      Грядет оргазм томительного блица,

      гамбит промеж нью-йорком и москвой.

      Вот клетки: восемь-на-восемь, дресс-код

      (для клеток) – чёрно-белые одежды,

      попарно пилигримствуют все те, что

      зовут в новоегипетский исход.

      …Ау, Шестидесятые года! —

      прошли, полны невыдуманной болью:

      грозы не знали пешки над собою,

      секиры грязной взлёта над судьбою —

      ах, не про них во облацех вода! —

      льнут, юные, к чужому водопою:

      темна инакомыслия беда.

      Но, тронута холёною рукой,

      юнцов и юниц сблёвывает площадь —

      и молча государственная лошадь

      косит зрачком с кровавою каймой.

      …Я дурачка родного подниму.

      Но я не сторож брату своему.

      Те с лэнгли, те с лубянки – братаны,

      чьи лица стряпало одно лекало,

      в чьих запонках играет карабах,

      полярных стран достойные сыны,

      в заветных устремлениях равны,

      сдвигают утомлённые бокалы

      за мёртвых в укреплённых городах.

      …И к праху ветром прибивает прах.

      Собеседники

      …обломки души

Салман Рушди

      Перелётные души на старте сбиваются в стаи,

      подставляя крыла либеральным воздушным путям.

      Здесь любая судьба состоялась – из горя и стали,

      из чего она слепится, птаха счастливая – там?

      Что за крылья вручают – мечта на свету, оригами! —

      высоко и светло, позади только кухонный чад.

      Здесь икары ещё – облетают отчизну кругами,

      неокрепшие перья на отчую землю летят.

      Их нетрудно понять, им же можно, смеясь, оправдаться:

      этот мир – терминал, да и просит природа своё.

      Вот и кружат вверху, позабыв притяженье гражданства,

      ибо не приземлиться на прежнее это жнивьё.

      А земля велика и не слишком придирчива к грязи,

      горечь смоет потоп, остальное – в пожарах сгорит.

      Пусть же славят полётом всю скудость и однообразье,

      пусть прощаются с детством, прилипчивым, как гайморит.

      Пусть простятся,

      круги нарезая над ширью заветной,

      от межи до межи отмеряя свои рубежи,

      оставляя ненужное этой земле безответной